Ideological context

1. General
2. Is The Little Golden Calf an anti-Soviet novel?
   2.1. Introduction
   2.2. Results
   2.3. Conclusion
3. Одноэтажная Америка
   3.1. Introduction
   3.2. Chapter overview
   3.3. Conclusion

1. General

The political context of Ilf and Petrov's works and the relation of the works and the authors to Soviet authorities are very interesting subjects, about which much has been written. See the bibliographical page for some examples. I can recommend Lurye/Kurdyumov's book and the editions of the two novels by Odessky and Feldman.

Pasternak with a portrait of Stalin at the First Congress of the Writers' Union in 1934

In the Netherlands there is a tendency to 'explain' the attractiveness of Ilf and Petrov's works by the allegedly anti-Soviet character of their works. Pro-soviet books cannot be good books, so the reasoning goes. Or maybe Dutch publishers, translators, critics want to attract readers by giving their works an anti-soviet stamp. Ms Anne Fisher in the Foreword to her translation of The Little Golden Calf complains of just the opposite, i.e. that western (American) researchers generally fail to mention the problems Ilf and Petrov had with the autorities, that they claim that Ilf and Petrov were unaffected by censorship and pressure.
Post-soviet Russian writers on this theme (including Yakov Lurye, 1983, who avoided censorship by publishing in France under pseudonyme) seem to be less biased either way. They all at one point 'admit' that Ilf and Petrov were politically loyal patriots, even if their novels can in some ways be viewed as anti-soviet. In Dutch or English publications I have never seen any mention of this loyalty. (I may have missed something though.)
The tendency, in the Netherlands, of turning Soviet artists into dissidents avant la lettre, of viewing their work almost exclusively in a ideological light, is not restricted to the works of Ilf and Petrov, by the way. Writers like Platonov, Bulgakov, and later Pasternak and Grossman, to name just a few, are often first and foremost defined by their relation to Soviet authorities. And the same goes in other fields. When I visit a concert with music by Shostakovich, literally every time the accompanying text explains that the composer was living under pressure of Stalin and that his music is full of hidden anti-Soviet allusions.
I am not sure how this is in other countries, but it seems to me that the memory of the Cold War is still much more alive in the West than in Russia. Every cultural product from the former Soviet-Union is measured along a measuring rod of political correctness, instead of for its own sake. In my opinion this is often not a fruitful approach.

On the other hand, what was written about Ilf and Petrov in the Soviet Union was also often politically coloured, starting with Petrov himself when he wrote about Ilf. («Когда я думаю о сущности советского человека, т. е. человека совершенно новой формации, я всегда вспоминаю Ильфа, и мне всегда хочется быть таким, каким был Ильф».) It is a pity that Yanovskaya's 1963 book Почему вы пишете смешно?, which contains a lot of valuable information, is written from such a one-sided angle: that Ilf and Petrov exposed the rotten spots in Soviet society by their satire and thus helped, or wanted to help, to improve it and bring the communist paradise closer. As for the intentions of the authors, this is probably true, but it is another question whether it really worked out that way. And that is what all the discussions are about.

In summary, the work of Ilf and Petrov can be approached in four radically different ways, which I present here in a table:

	A. Praising the authors	B. Scolding the authors
1. For being pro-soviet	Various Soviet writings throughout the years, in particular Lidya Yanovskaya in her book	Some liberal-minded Russians, in particular Nadezhda Mandelstam and Arkady Belinkov
2. For being anti-soviet	Dutch (and other Western?) commentators throughout the years	Soviet authorities throughout the years, in particular Aleksandr Fadeyev in 1948

Examples:
A1: Lidia Yanovskaya in Почему вы пишете смешно?: "В первом же своем романе они выступили как социальные сатирики, обличая не столько нелепости внутри нас, сколько врагов социализма, больших и малых, находящихся между нами, то, что мешало нашей стране на пути к торжеству революции, что отравляло радость жизни."
A2: When the book appeared for the first time in the United States in 1932, it was advertised with "The book that's too funny to be published in Russia!". This quote is still used by Amazon to promote the book.
In his afterword to a Dutch translation, translator Arie van der Ent writes [my translation - PJ]: "We have a choice: either Bender is a devil, behaving himself in a criminal way against a sacred society, or Bender is a saint, denouncing a criminal society. To be on the safe side, Soviet criticism has always chosen the first variant. I believe that the second variant is closer to the truth and to the intentions of the authors."
B1: Nadezhda Mandelstam in her memoirs:
"А антиинтеллигентские выпады продолжаются. Антиинтеллигентская направленность - наследие двадцатых годов, и надо с ней кончать.
Многие обидятся за упомянутые вскользь "Двенадцать стульев". Я сама смеялась и смеюсь над разными жульническими эпизодами и ахаю, как это авторы осмелились написать, что Остап Бендер с прочими одесскими жуликами, войдя в писательский вагон, идущий по вновь открытой линии Турксиба, растворился среди своих пишущих собратий и всю дорогу проехал неузнанным и неразоблаченным. Но над "Вороньей слободкой" смеяться грех."
B2: In the 1948 campaign against the publication of the novels of Ilf and Petrov, Agitprop specialists wrote that in the book "приводятся ругательства врагов советского строя по адресу великих учителей рабочего класса", that it is full of "пошлыми, антисоветского характера остротами" (quoted by Odessky and Feldman).

But there is a fifth way: modern Russian commentators tend to admit that Ilf and Petrov were loyal Soviet citizens, without attaching a moral comment. This approach seems to me the only fair and truthful one.

2. Is The Little Golden Calf an anti-Soviet novel?

2.1. Introduction

"А ведь в итоге получилось то, что получилось: два советских антисоветских романа. Бдительный Агитпроп в 1948 году был, что ни говори, прав."
(Odessky and Feldman in their foreword to Золотой теленок)

The danger for authors who want to make a point on this issue, the alleged 'anti-Soviet' character of the Ilf and Petrov novels, is chosing a selection of quotations, themes and episodes to suit their point of view. (Interestingly, Odessky and Feldman in their extensive foreword do not even try to prove their claim which I quoted above; apparently they think it is self-evident.) I will try to avoid this and thus to make a contribution to this discussion.
My first idea was to present an overview of The Little Golden Calf, highlighting all sentences and discussing all episodes with a more or less social/ideological/political character. I started out by searching the digital text on a large number of 'political terms' so as to identify all the relevant parts of the novel. I then wanted to evaluate one by one all political episodes and in some way award 'points' to them. This, however, soon proved to be very problematic. For instance, how are we to evaluate the very first episode of the novel, Bender and Balaganov's visit to the Chairman of the Executive Committee of Arbatov? This episode is loaded with political connotations, but what, if anything, do the authors mean by it? Are they mocking the local Soviet authorities here? Hardly, I would think. If so, then very mildly. And what, for instance, about poor Sinitsky? Is he laughed at as someone who did not manage to keep up with his time, or is this episode a criticism of the media, demanding political correctness even in trivial areas such as rebuses and puzzles? A bit of both, I think, but this ambiguity makes an 'objective' evaluation very hard, if not impossible.

Therefore I adjusted my goal. I tried to single out the political statements (not entire episodes), which I define by 'an explicit statement by a character or the authors, implying a judgement on Soviet authorities, the state or its ideology'. These are easier to evaluate. I counted the results and put them in a table. I tried to be as objective as possible, but of course my approach is open to discussion, as the social/political nature of statements and episodes is not always unambiguous. (Indeed, as I state elsewhere on this site, this is part of why Ilf and Petrov's work has remained so fascinating to this day.)
I chose The Little Golden Calf because I think it is their best and most important work, though it may well be that the outcome of the same approach for The Twelve Chairs would be somewhat different. Not to mention the columns and stories and Одноэтажная Америка (Little Golden America), about which I will speak later on.

Now for the table of results. I have split the statements according to which character uttered it. By a negative character I mean a person who is unsympathatic from the point of view of both the official point of view and that of the authors. Examples are Khvorobyov and Lokhankin. I included Panikovsky in this category as well. Similarly, a positive character has the sympathy of the authors and the 'authorities'. Examples: Ptiburdukov and Zosya Sinitskaya. I gave Bender a category of his own. Neutral are those characters who do not fall into one of the other categories. I also placed the authors's voice in this category. To give an idea of how I worked I will first give examples for every 'cell' of the table.

Negative character making a pro-Soviet statement:
[Bomze:] – Ну, то есть буквально то же самое я говорил только что! – с горячностью воскликнул Бомзе. – Именно воля коллектива! Пятилетка в четыре года, даже в три – вот стимул, который... Да возьмите, наконец, даже мою жену. Сами понимаете, домашняя хозяйка – и та отдает должное индустриализации. Черт возьми! На глазах вырастает новая жизнь!
Negative character making an anti-Soviet statement:
Кай Юлий Старохамский пошел в сумасшедший дом по высоким идейным соображениям.
– В Советской России, – говорил он, драпируясь в одеяло, – сумасшедший дом – это единственное место, где может жить нормальный человек. Все остальное – это сверх-бедлам. Нет, с большевиками я жить не могу. Уж лучше поживу здесь, рядом с обыкновенными сумасшедшими. Эти по крайней мере не строят социализма. Потом здесь кормят. А там, в ихнем бедламе, надо работать. Но я на ихний социализм работать не буду. Здесь у меня, наконец, есть личная свобода. Свобода совести! Свобода слова!
Positive character making a pro-Soviet statement:
Однако пионерка из Гремящего Ключа своими слабыми ручонками сразу ухватила быка за рога и тонким смешным голосом закричала:
– Да здравствует пятилетка!
Positive character making an anti-Soviet statement: I have found no examples in this category.
Bender making a pro-Soviet statement:
– Я рад, товарищи, – заявил Остап в ответной речи, – нарушить автомобильной сиреной патриархальную тишину города Удоева. Автомобиль, товарищи, не роскошь, а средство передвижения. Железный конь идет на смену крестьянской лошадке. Наладим серийное производство советских автомашин. Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству. Я кончаю, товарищи. Предварительно закусив, мы продолжим наш далекий путь!
Bender making an anti-Soviet statement:
[This one may well be the most passage from this novel, at least by authors writing on the political context of the work of Ilf and Petrov:] У меня с советской властью возникли за последний год серьезнейшие разногласия. Она хочет строить социализм, а я не хочу. Мне скучно строить социализм.
Neutral character making a pro-Soviet statement:
[Lyrical description by the authors:] В Черноморском порту легко поворачивались краны, спуская стальные стропы в глубокие трюмы иностранцев и снова поворачивались, чтобы осторожно, с кошачьей любовью опустить на пристань сосновые ящики с оборудованием Тракторстроя. Розовый кометный огонь рвался из высоких труб силикатных заводов. Пылали звездные скопления Днепростроя, Магнитогорска и Сталинграда. На севере взошла Краснопутиловская звезда, за нею зажглось великое множество звезд первой величины. Были тут фабрики, комбинаты, электростанции, новостройки. Светилась вся пятилетка, затмевая блеском старое, примелькавшееся еще египтянам небо.
Neutral character making an anti-Soviet statement:
– Раз так, - говорил господин Гейнрих, хватая путиловца Суворова за косоворотку, – то почему вы тринадцать лет только болтаете? Почему вы не устраиваете мировой революции, о которой вы столько говорите? Значит, не можете? Тогда перестаньте болтать!

2.2. Results: anti- and pro-Soviet statements

	Pro-Soviet statement	Anti-Soviet statement
By negative character	4	12
By positive character	4	0
By Bender	12	9
By neutral character	11	11
Total	31	32

Remarks:
- I have counted Bender's anti-religious statements as pro-Soviet. This decision is of course somewhat dubious.
- More importantly: when an anti-Soviet statement is made by a character with whom the authors obviously do not sympathize, then the net result can be regarded as pro-Soviet, and vice versa: a pro-Soviet statement by a negative character makes an anti-Soviet impression. This means that the numbers of the first row should in fact be reversed, to give a total result of 39 versus 24 instead of 31 versus 32.
- Here you can download a document with the quotes that I counted for the table. At the end of the document there is a legend explaining the colour codes used.
- And here you can download a document with all the quotes with a more or less ideological character, based on a list of search terms which is included at the end of the document. The occurrences of the search terms are marked by boldface in the text.

2.3. Conclusion

Now what are we to make of these results? To be perfectly honest, I think it is almost impossible to draw a conclusion. But I think the table does show that The Little Golden Calf can be 'proven' to be anything a reviewer or philologist wants. There are enough quotes to 'prove' a wide range of viewpoints. It also shows the ideological ambiguity of the novel, which in my opinion is a characteristic of good satire. If this ambiguity, this feeling of "What do the authors really think?" is lacking, then satire can be predictable and boring, just what Vladimir Nabokov had in mind, when he said in an interview that "satire is a lesson, parody a game". But Nabokov admired Ilf and Petrov (he did not admire many writers) and their satire is anything but boring, as we all know.

3. Одноэтажная Америка

3.1 Introduction

(The photos below are by Ilf himself.)
Regarding the attitude towards the Soviet authorities, Soviet ideology and life in the Soviet Union, the other works are very diverse. There are sharp satirical works, such as Клооп and Их бин с головы до ног, but also unambiguously Pro-Soviet stories such as Мешки и социализм, which for reasons one can understand but not approve is not included in my edition of the Collected Works.
I now want to delve somewhat deeper into Одноэтажная Америка (Little Golden America as the first translation was titled), a work which is particularly dear to me because I translated it into Dutch. That is, however, not the only reason that I still like this book very much. In fact in my opinion almost all Ilf and Petrov's later non-fiction is outstanding. See also their Pravda articles Дело студента Сверановского and В защиту прокурора.
Written in 1936, Одноэтажная Америка is characterized by a spirit of candour, honesty and - for the most part - a lack of prejudice and bias which is really remarkable. Although more sober in style and a bit less humorous than the two novels, it is still a gripping read. And for the theme of ideology it is very important, as Ilf and Petrov's judgements of America often imply, implicitly and sometimes explicitly, judgements of the Soviet-Union.
In a review in Izvestiya V. Prosin criticized the book for being too positive about America. The authors had failed to describe the difficult life of the labourers and the Negro ghetto of Harlem, and the reviewer called their travel compagnon Mr. Adams a 'suspect character', even though he is described in the book as rather Pro-Soviet. (See later, when I deal with chapter 17 of the book.)
Indeed, Ilf and Petrov do not hide their enthusiasm about certain aspects of America. As a result we also believe in the sincerity of their negative views of America and by implication (or explicitly) of their positive views of the Soviet-Union. Ilf and Petrov themselves write that they were constantly comparing. Indeed, one feels that positive judgements on American phenomena to some degree imply a negative view of the Soviet-Union regarding this phenomen: in America such and such is very good, i.e. it is better than at home. And the other way round, of course. When they condemn the power of the bankers in America, it is clear that they are glad such powerful bankers do not exist in the Soviet-Union. The book can be read as a match between the two nations (though reading it only in this way would not do it justice). That is why I think this book is very useful for getting to know the ideological position of Ilf and Petrov, even if the book was written in 1936 and they were well aware that they could not write whatever they wanted. It is certainly their most explicitly ideological work and I find it somewhat strange that writers on Ilf and Petrov give it comparatively little attention.
In the penultimate chapter they draw their conclusions about their trip. I think the following fragment can be read as a kind of summary of the entire book:

В основе жизни Советского Союза лежит коммунистическая идея. У нас есть точная цель, к которой страна идет. Вот почему мы, люди, по сравнению с Америкой, покуда среднего достатка, уже сейчас гораздо спокойнее и счастливее, чем она - страна Моргана и Форда, двадцати пяти миллионов автомобилей, полутора миллионов километров идеальных дорог, страна холодной и горячей воды, ванных комнат и сервиса. Лозунг о технике, которая решает все, был дан Сталиным после того, как победила идея. Вот почему техника не кажется нам вышедшим из бутылочки злым духом, которого в эту бутылочку никак нельзя загнать обратно. Наоборот. Мы хотим догнать техническую Америку и перегнать ее.

I once lent the translation of the book to an American friend, a liberal-minded guy, a historian. Even though he liked the book, he was somewhat annoyed by certain passages, especially by the chapter on American democracy. I defended Ilf and Petrov, said that it was a lot more positive about America than Russian books from the same period, but I could understand his annoyance. And even though I like Одноэтажная Америка very much, I feel rather uneasy, even a bit ashamed, about some parts.
The chapter on democracy is one of them. It begins with a story about a 17-year old girl who is kidnapped and forced to work as a prostitute. She tells her parents she is lost, because the political influence of her kidnappers is too strong. When her mother goes to court, she has no success whatsoever. And Washington has no power over the state in this case. To Ilf and Petrov this proves that freedom of speech has no meaning in America: mother and daughter can say what they like, but it has no effect. And the freedom of the press also means nothing: the newspapers kept silent. (See Chapter 45 for more detail.)
Something along the same lines we see in the chapter on the 'terrible city of Chicago'. There is the story, told to them by 'a doctor', about how he was blackmailed into voting for a certain party. He is visited several times by some creep who tells him that he can arrange a job for the doctor's daughter. If he votes right, she will get the job, if not, she won't. To be honest, I find this story hard to stomach. This procedure only makes sense when carried out for thousands or even ten thousands of people. Did this party really have the time, the resources and the power to blackmail so many individuals?
And then I am not even talking about democracy, freedom of speech and freedom of the press in the Soviet-Union.
The chapter which annoys me most, however, is "РУССКАЯ ГОРКА", the chapter on the Molokans in San Francisco. This is a Russian Christian sect that rejected Orthodoxy and was therefore subject to persecution by the Tsarist regime. Part of the Molokans (not all of them, as the authors seem to suggest) emigrated to America and created a community in San Francisco. Ilf and Petrov write:

Октябрьскую революцию молокане встретили не по-молокански, а по-пролетарски. Прежде всего в них заговорили грузчики, а уж потом молокане. Впервые за свою жизнь люди почувствовали, что у них есть родина, что она перестала быть для них мачехой. Во время коллективизации один из уважаемых молоканских старцев получил от своих племянников из СССР письмо, в котором они спрашивали у него совета - входить им в колхоз или не входить. Они писали, что другой молоканский старец в СССР отговаривает их от вступления в колхоз. И старый человек, не столько старый молоканский проповедник, сколько старый сан-францискский грузчик, ответил им - вступать. Этот старик с гордостью говорил нам, что теперь часто получает от племянников благодарственные письма. Когда в Сан-Франциско приезжал Трояновский, а потом Шмидт, молокане встречали их цветами.

In a way this is a consistent approach: Ilf and Petrov shared the anti-religious view of the Soviet authorities (remember the kidnapping and saving of Kozlevich) so they put an emphasis on the proletarian rather than the religious aspect of the Molokan community. They do not mention that the Soviet government was no more friendly to the religion of the Molokans than the Tsars had been, and the the Molokans remaining in the Soviet-Union could probably only survive by being low-profile about their religion. Nor, obviously, do Ilf and Petrov mention that there was not exactly a choice of participating in the collectivization and that collectivization in general was a disaster which led to famine and millions of deaths.

I will now try to systematically cite and assess all passages with an ideological character. Thus I again want to avoid making a point by chosing a selection and working towards some conclusion.
The numbers refer to the chapters. Almost, but not quite all chapters are represented.

Two more remarks before this detailed overview:
- I will use the terms 'Negroes' and 'Indians' instead of the politically correct 'African Americans' and 'Native Americans'. Of course I mean no disrespect in any way, it is just that the politically correct terms seems anachronistic in this context; they did not exist at the time of Ilf and Petrov's visit.
- Одноэтажная Америка is technically a non-fiction work, but from the letters the authors wrote to their wives during the trip and from Ilf's notebooks we can see that they sometimes adjusted the reality to literary or ideological needs. Mr. Adams is a bit of a caraciture compared with what we read about him in the letters and diaries. Another instance is the character of Agapito Pina, an Indian whom the authors met in the village near Taos, New Mexico. In the book he dances for them, but not with a mercenary view, just to give them pleasure:
Однако, закончив песни и пляски, Агапито Пина вовсе не стал клянчить денег, совсем не пытался всучить нам фотографию. Оказалось, что он желал просто доставить удовольствие своим гостям. Мы с радостью убедились, что это все-таки не Неаполь, а индейская резервация, и что наши краснокожие братья относятся к туристам без той коммерческой страсти, которую вкладывают в это дело бледнолицые.
Those noble Indians! In Ilf's notebooks we read, however:
Агапито пел, опять пел, предложил фотографию, взял доллар и успокоился.
We have to bear this flexible attitude towards the travel facts in mind.

3.2 Chapter overview

1. НОРМАНДИЯ The first chapter contains no explicit ideology. It is a fairly neutral description of the boat trip. One might call it a 'structural' chapter: an American journey has to start with the journey to America. The real stuff has not started yet.
2. ПЕРВЫЙ ВЕЧЕР В НЬЮ-ЙОРКЕ. There is admiration for American technology:
Нью-йоркские небоскребы вызывают чувство гордости за людей науки и труда, построивших эти великолепные здания.
Later a rather negative description of a Salvation Army lodgings:
Двести человек, размолотых жизнью в порошок, снова слушали эту бессовестную болтовню. Нищим людям не предлагали работы, им предлагали только бога, злого и требовательного как черт.
So in this chapter we already see the mixture of admiration and criticism of American society which is characteristic for the entire book.
3. ЧТО МОЖНО УВИДЕТЬ ИЗ ОКНА ГОСТИНИЦЫ. The authors praise the cleanliness and service of their hotels and conclude:
Комфорт в Америке вовсе не признак роскоши. Он стандартен и доступен.
They write, somewhat satirically, about the Bible in their room that contains a list of references to Bible passages which readers might find useful.
4. АППЕТИТ УХОДИТ ВО ВРЕМЯ ЕДЫ. The authors describe restaurant business with cafetarias, automats and Childs' restaurants, praising the organisation but complaining about the tastelessness of the food. They explain this by the fact that meat and vegetables business are in the hands of monopolists from Chicago and California and that it is not profitable to cultivate food on smaller scale.
Сидя в кафетерии, мы читали речь Микояна о том, что еда в социалистической стране должна быть вкусной, что она должна доставлять людям радость, читали как поэтическое произведение.
Но в Америке дело народного питания, как и все остальные дела, построено на одном принципе - выгодно или невыгодно. [...]
Мы все время чувствовали непреодолимое желание жаловаться и, как свойственно советским людям, вносить предложения. Хотелось писать в советский контроль, и в партийный контроль, и в ЦК, и в "Правду". Но жаловаться было некому. А "книги для предложений" в Америке не существует.
This, of course, is rather unambigously pro-Soviet. Interestingly, in their 1931 column Халатное отношение к желудке they wrote in almost the same critical manner about food in the Soviet-Union. The situation apparently improved in the meantime...

5. МЫ ИЩЕМ АНГЕЛА БЕЗ КРЫЛЬЕВ. This chapter does not contain any ideology. There is a very negative description of a burlesque, but Ilf and Petrov, strangely, do not mark this as an American phenomenon and leave any conclusion entirely to the reader.
6. ПАПА ЭНД МАМА. The authors describe how they collected recommendation letters, while being still in Moscow.
Корреспондент "Нью-Йорк Таймс" Вальтер Дюранти [...] сказал нам: - Поезжайте, поезжайте в Америку! Там сейчас интересней, чем у вас, в России. У вас все идет кверху. - Он показал рукой подымающиеся ступеньки лестницы. - У вас все выяснилось. А у нас стало неясно. И еще неизвестно, что будет.
So an American journalist is cited, someone who should have an objective view of the matter, as having a high opinion about developments in the Soviet-Union.
7. ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ СТУЛ. About the reliability of Americans:
Мы заметили эту американскую черту и не раз потом убеждались, что американцы никогда не говорят на ветер. Ни разу нам не пришлось столкнуться с тем, что у нас носит название "сболтнул" или еще грубее - "натрепался".
The authors make an arrangement about a journey to Cuba and Jamaica.
Мы так и не совершили этого тропического рейса, - не было времени. Но воспоминание об американской точности и об умении американцев держать свое слово до сих пор утешает нас, когда мы начинаем терзаться мыслью, что упустили случай побывать в Южной Америке.
This might not be an ideological matter, but apparently it is important to Ilf and Petrov. In their 1937 column 'Часы и люди' they first compare the situation of labourers in the Soviet-Union and America, where the comparison is of course to the advantage of the Soviet-Union. But then they describe the chaos, the lack of good organisation in Soviet institutions and compare this in an unfavourable sense with America.
The visit to Sing Sing gives us some unabiguous statements. Again it works especially well because they cite an important American who is positive about the Soviet-Union:
[Помощник начальника Синг-Синга] добавил уже совершенно серьезно: - У вас, я слышал, пенитенциарная система имеет своей целью исправление преступника и возвращение его в ряды общества. Увы, мы занимаемся только наказанием преступников.
After their visit to restaurant Hollywood, with jazz, dancing and half-naked girls, they conclude the chapter as follows:
Нам было грустно от нью-йоркского счастья.
8. БОЛЬШАЯ НЬЮ-ЙОРКСКАЯ АРЕНА. One very telling statement:
Третьего ноября произойдут президентские выборы, и американцы считают, что только тогда определится путь, по которому Америка пойдет.
The keyword is of course считают: The Americans think that the elections are important for the future - but the authors know better. In this chapter Ilf and Petrov describe two activities taking place in Madison Square Garden which were unknown in the Soviet-Union: wrestling, which they describe as a ridiculous deceit of the public, and rodeo, about which they are very enthousiastic. This has little to do with ideology, but it proves the unbiased view of Ilf and Petrov: they do not have a bias towards American culture, in any case they try not to have, but judge what they see.
9. МЫ ПОКУПАЕМ АВТОМОБИЛЬ И УЕЗЖАЕМ. This chapter is a structural one: it deals mainly with buying an automobile and preparing for the trip. Ilf and Petrov leave New York and start exploring the rest of the United States.
10. НА АВТОМОБИЛЬНОЙ ДОРОГЕ. A - for the time being - final word on New York:
Нью-Йорк-город пугающий. Миллионы людей мужественно ведут здесь борьбу за свою жизнь. В этом городе слишком много денег. Слишком много у одних и совсем мало у других. И это бросает трагический свет на все, что происходит в Нью-Йорке.
They mean 'capitalism', of course, but do not mention the word. In this chapter the authors lyrically describe the American roads and the 'great American service'. This was a passage which was too positive for the taste of the Izvestiya reviewer Mr. Prosin. One can understand this. Do the filling station attendants give this great service because they love their clients? Or because the attendant of the Shell station hopes that the driver will continue visiting Shell filling stations? In other words, isn't it logical that there is some connection between the great service and the economical system? Ilf and Petrov do not ask this obvious question, let alone answer it (see chapter 42, however), but some readers might well do so.
11. МАЛЕНЬКИЙ ГОРОД. This chapter complains about the American drugstore, with its tasteless food and even more tasteless dime novels - a negative judgement on American culture. American small towns are described as very similar and dull. We have another anti-capitalistic statement, about the business center one can found in every single town:
Именно оттого так страшен деловой центр, что все силы его уходят на создание идиллии для богатых людей.
And about American movies (which will be discussed in more detail later):
Но если вы не баптист и не методист и не верите в шарлатанского бога "Христианской науки", то вам остается только пойти в "мувинг пикчерс" смотреть прекрасно снятую, прекрасно звучащую и одуряющую глупостью содержания кинокартину.
About small towns in general, with again an anti-capitalistic note:
Многие бунтующие писатели Америки вышли из городков Среднего Запада. Это бунт против однообразия, против мертвящей и не имеющей конца погони за долларами.
12. БОЛЬШОЙ МАЛЕНЬКИЙ ГОРОД. The authors tell a story about an engineer who fell in love with the wife of another engineer. She divorced, the lovers got married but then the whole town turned against them. And then we have a general remark about American freedom:
Общество городка, который вырос вокруг большого промышленного предприятия, целиком связанное с его интересами, вернее - с интересами хозяев этого предприятия, наделено ужасной силой. Официально человека никогда не выгонят за его убеждения. Он волен исповедовать в Америке любые взгляды, любые верования. Он свободный гражданин. Однако пусть он попробует не ходить в церковь, да еще при этом пусть попробует похвалить коммунизм, - и как-то так произойдет, что работать в большом маленьком городе он не будет. Он даже сам не заметит, как это случится. Люди, которые его выживут, не очень верят в бога, но в церковь ходят. Это неприлично - не ходить в церковь. Что же касается коммунизма, то пусть этим занимаются грязные мексиканцы, славяне и негры. Это не американское дело.
So again: the American freedom is little more than a dead letter, in any case in this kind of provincial towns.
Further on, they have a conversation with a Ukrainian popcorn seller, which gives us another example of this view:
- Тут разные лекторы приезжают, - сказал он, - выступают в гай-скул. Одни за советскую власть, другие - против. И вот кто за советскую власть выступает, про того обязательно плохо пишут, вери бед. Вот полковник Купер хорошо говорил про советскую власть, так про него сказали, что он продался - два миллиона получил. Фермер миллионер приезжал, хвалил совхозы. Для него, говорят, специальный совхоз выстроили. Недавно одна учителька из Скенектеди в Ленинград ездила, жила там, а потом вернулась и хвалила Россию. Та и про нее наговорили, сказали, что у нее там бой остался, жених. И она его любит и не хочет против советской власти сказать.
- А вы сами что думаете?
- А что я думаю! Разве меня кто-нибудь спросит? Одно я знаю - пропадаю я тут, в Скенектеди.
Note how the popcorn seller's statement is given in a completely objective way. The reader is left to judge for himself, but it is clear what Ilf and Petrov's judgment is.
This chapter is rich in ideological and social comments. About the replacement of manual work by machines:
Вспомнили мы и рассказанную нам в Нью-Йорке историю об одном негре, который служил на пристани контролером и подсчитывал кипы хлопка. Работа натолкнула его на мысль о машине, которая могла бы подсчитать кипы. Он изобрел такой прибор. Хозяева с удовольствием воспользовались изобретением, а негра уволили. И он остался без работы.
The authors praise the high technical and organisational level of General Electric, where they pay a visit, but note that it is the company that makes the money, not the scientists of Research and Development.
13. ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ ДОМИК МИСТЕРА РИПЛИ. This chapter starts with a comprehensive description of the 'electrical house of Mr. Ripley', the head of GE's publicity department. Great stuff to read. The authors are amazed and one can sense their admiration, though they do not express it explicitly here. The following short comment neatly sums up their general view of the situation for American consumers:
Современная американская техника несравненно выше американского социального устройства. И в то время как техника производит идеальные предметы, облегчающие жизнь, социальное устройство не дает американцу заработать денег на покупку этих предметов.
They then describe the American system of down payment, whereby Americans are seduced into buying all kinds of wonderful stuff which they do not need.
14. АМЕРИКУ НЕЛЬЗЯ ЗАСТАТЬ ВРАСПЛОХ. After a few pages of Mr. Adams slapstick, the authors state their wish to make generalizations and give us a few examples:
- Американцы наивны, как дети!
- Американцы прекрасные работники!
- Американцы ханжи!
- Американцы - великая нация!
- Американцы скупы!
- Американцы бессмысленно щедры!
- Американцы радикальны!
- Американцы тупы, консервативны, безнадежны!
- В Америке никогда не будет революции!
- Революция в Америке будет через несколько дней!
But they realize that it is too early for generalizations and proceed to the subject of publicity, which they describe remarkably subjectively at first, but then more and more sarcastically. Publicity not only pertains to consumer products, but also to religion and politics. The following sarcastic fragment plainly shows that Ilf and Petrov support the revolution and the social/political system in their country:
- Стоп! - крикнул вдруг мистер Адамс. - Нет, нет! Вы должны это посмотреть и записать в свои книжечки.
Машина остановилась.
Мы увидели довольно большой желтый плакат, вдохновленный не одной лишь коммерческой идеей. Какой-то американский философ при помощи агентства "Вайкин-пресс" установил на дороге такое изречение: "Революция - это форма правления, возможная только за границей".
Мистер Адамс наслаждался.
- Нет, сэры! - говорил он, позабыв, на радостях, о своей шляпе. - Вы просто не понимаете, что такое реклама в Америке. О, но! Американец привык верить рекламе. Это надо понять. Вот, вот, вот. У нас революция просто невозможна. Это вам говорит на дороге как непогрешимую истину агентство "Вайкин-пресс". Да, да, да, сэры! Не надо спорить! Агентство точно знает.
Тут очень оригинально смелое утверждение, что революция - это "форма правления". Кстати, самый факт появления такого плаката указывает на то, что есть люди, которых надо уговаривать, будто революции в Америке не может быть.
15. ДИРБОРН. This chapter is about the Ford factory and has the same general pattern: admiration for the organisation and high technical level, and criticism of the social conditions. Special attention is given to the assembly line. It is impossible to read this without remembering Charles Chaplin's Modern times, which the authors unfortunately are just too late to see. (In fact, when trying to arrange a meeting with Chaplin, they hear that he is taking a rest after having finished composing the music for his magnificent masterpiece.) This is how they sum it up:
Конвейер движется, и одна за другой с него сходят превосходные и дешевые машины. Они выезжают через широкие ворота в мир, в прерию, на свободу. Люди, которые их сделали, остаются в заключении. Это удивительная картина торжества техники и бедствий человека.
At the end of the chapter there is an interesting fragment, which anticipates the Hollywood theme which we will encounter later on:
Уже перед отъездом из Америки мы прочли в вашингтонской газете небольшую заметку, где перечислялся десяток людей, получающих наибольшее жалованье в стране. Мистер Соренсен был на десятом месте. Первое место занимала Мэй Вест, кинозвезда, вульгарная, толстая, недаровитая баба. Она получила в тридцать пятом году четыреста пятьдесят тысяч долларов. Соренсен получил сто двенадцать тысяч.
Evidently the authors do not so much object to the high salary of Sorensen (general director of the Ford factories) as to the extravagant wages of Mae West.
This quote brings me to a question about which no one has written, as far as I know. The text of the first English translation Little Golden America (Farrar and Reinhardt, 1937) slightly differs from the Russian text as we know it. And here is one of the differences. The English translation concludes this paragraph with the words:
"Needless to say, the head and hands of this man [Sorensen] are infinitely more valuable than the pornographic bosom of any film star."
16. ГЕНРИ ФОРД. Mr. Cameron and Mr. Sorensen, the 'left and right hand' of Henry Ford, tell Ilf and Petrov about Ford's idea for small factories in the countryside, with all kinds of advantages for the labourers. This idea was already being tested. According to the authors, this idea, superficially having a positive social value, is based on political grounds:
Итак, все в идее клонится к общему благополучию. Жизнь деревенская, заработок городской, кризис не страшен, техническое совершенство достигнуто. Не сказали нам только, что в этой идее есть большая политика - превратить пролетариев в мелких собственников по духу и одновременно избавиться от опасного сосредоточения рабочих в больших индустриальных центрах.
A few paragraphs later they provide another comment on the idea, this time explicitly anti-capitalistic:
Что будут делать рабочие, не имеющие никаких акров, - новая идея ничего не говорит, хотя эти люди и составляют весь рабочий класс Соединенных Штатов. Но если бы даже подозрительно подобревшим капиталистам и удалось посадить весь американский пролетариат на землю, что само по себе является новейшей буржуазной утопией, - то и тогда эксплуатация не только не исчезла бы, но, конечно, усилилась, приняв более утонченную форму.
Mr. Henry Ford himself and the conversation the authors had with him are described rather briefly, apparently with sympathy. He is quoted as hating Wall Street, which musht have made him sympathetic in the eyes of Ilf and Petrov, as Wall Street and the bankers are the one phenomenon which they consistently speak of with unambigious condemnation. Remarkably, Ilf and Petrov do not mention Ford's anti-semitism and warm feelings for Hitler.
17. СТРАШНЫЙ ГОРОД ЧИКАГО This chapter starts with a very sympathetic description of Mr. Adams. Interestingly, we find here one of the few occurrences of the name of Stalin in the entire work of Ilf and Petrov:
Мистер Адамс знал множество языков. Он жил в Японки, России, Германии, Индии, прекрасно знал Советский Союз. Он работал на Днепрострое, в Сталинграде, Челябинске, и знание старой России позволило ему понять Советскую страну так, как редко удается понять иностранцам. Он ездил по СССР в жестких вагонах, вступал в разговор с рабочими и колхозниками. Он видел страну не только такой, какой она открывалась его взору, но такой, какой она была вчера и какой она станет завтра. Он видел ее в движении. И для этого изучал Маркса и Ленина, читал речи Сталина и выписывал "Правду".
This passage does not constitute the main part of the description of Mr. Adams. It is rather long and may well, be, for all its gentle irony, one of the most 'warm' fragments of the work of Ilf and Petrov.
The description of Chicago is again decidely anti-capitalistic:
Мы бродили по городу несколько дней, все больше и больше поражаясь бессмысленному нагромождению составляющих его частей. Даже с точки зрения капитализма, возводящего в закон одновременное существование на земле богатства и бедности, Чикаго может показаться тяжелым, неуклюжим, неудобным городом. Едва ли где-нибудь на свете рай и ад переплелись так тесно, как в Чикаго. Рядом с мраморной и гранитной облицовкой небоскребов на Мичиган-авеню - омерзительные переулочки, грязные и вонючие. В центре города торчат заводские трубы и проходят поезда, окутывая дома паром и дымом. Некоторые бедные улицы выглядят как после землетрясения, сломанные заборы, покосившиеся крыши дощатых лачуг, криво подвешенные провода, какие-то свалки ржавой металлической дряни, расколоченных унитазов и полуистлевших подметок, замурзанные детишки в лохмотьях. И сейчас же, в нескольких шагах, - превосходная широкая улица, усаженная деревьями и застроенная красивыми особнячками с зеркальными стеклами, красными черепичными крышами, "паккардами" и "кадиллаками" у подъездов. В конце концов это близкое соседство ада делает жизнь в раю тоже не очень-то приятной. И это в одном из самых богатых, если не в самом богатом городе мира!
Ilf and Petrov describe crime in general and the mafia, which they call 'racket', in particular. There is the story of the doctor and the elections, which I told in the introduction to this section. The chapter is a denunciation of capitalism. Explicitly (and rather colourfully):
Тут совершенно серьезно начинаешь думать, что техника в руках капитализма - это нож в руках сумасшедшего.
The authors visit a ball in honour of the independency of the Philippines. (That is what the authors call it, but they were merely given Commonwealth status, as Mr. Adams will explain.) First the authors comment American foreign policy in a positive manner:
Приятно было сознавать, что присутствуешь на историческом событии. Все-таки освободили филиппинцев, дали Филиппинам независимость! Могли ведь не дать, а дали. Сами дали! Это благородно.
Do we sense some irony here? Do the authors really think so highly of American foreign policy? But here is Mr. Adams' explanation:
- Нет, нет, сэры, я все время хочу вас спросить: почему вдруг мы дали Филиппинам независимость? Серьезно, сэры, мы хорошие люди. Сами дали независимость, подумайте только. Да, да, да, мы хорошие люди, но терпеть не можем, когда нас хватают за кошелек. Эти чертовы филиппинцы делают очень дешевый сахар и, конечно, ввозят его к нам без пошлины. Ведь они были Соединенными Штатами до сегодняшнего дня. Сахар у них такой дешевый, что наши сахаропромышленники не могли с ними конкурировать. Теперь, когда они получили от нас свою долгожданную независимость, им придется платить за сахар пошлину, как всем иностранным купцам. Кстати, мы и Филиппин не теряем, потому что добрые филиппинцы согласились принять от нас независимость только при том условии, чтобы у них оставались наша армия и администрация. Ну, скажите, сэры, разве мы могли отказать им в этом? Нет, правда, сэры, я хочу, чтобы вы признали наше благородство. Я требую этого.
18. ЛУЧШИЕ В МИРЕ МУЗЫКАНТЫ This chapter is about art and culture and it is especially interesting for music lovers. Ilf and Petrov describe concerts by Rachmaninov and Stokowski and compare the cultural level of the public unfavourably with that in the Soviet-Union.
Буржуазия похитила у народа искусство. Но она даже не хочет содержать это украденное искусство. [...] Для миллионера не так уж трудно заплатить десять долларов за билет. Но вот опера или симфонический оркестр - это, понимаете ли, слишком дорого. Эти виды искусства требуют дотаций. Государство на это денег не дает. Остается прославленная американская благотворительность. Благотворители содержат во всей Америке только три оперных театра, и из них только нью-йоркская "Метрополитен-опера" работает регулярно целых три месяца в году. Когда мы говорили, что в Москве есть четыре оперных театра, которые работают круглый год, с перерывом на три месяца, американцы вежливо удивлялись, но в глубине души не верили.
In Chicago the authors visit a concert by the famous Austrian violinist Fritz Kreisler.
Крейслер играл с предельной законченностью. Он играл утонченно, поэтично и умно. В Москве после такого концерта была бы получасовая овация. Чтобы ее прекратить, пришлось бы вынести рояль и погасить все люстры. Но тут, так же как в Нью-Йорке [this refers to Rachmaninov's concert which they visited - PJ], игра не вызвала восторга публики.
19. НА РОДИНЕ МАРКА ТВЕНА In this chapter the theme of culture is continued. Ilf and Petrov describe their visit to the Mark Twain Museum in Hannibal (they were admirers of his work and their novels show some influence of Twain's work) and give us a anti-capitalistic note:
В комнате, ближайшей к выходу, висела на стене мемориальная доска с изображением писателя и идеологически выдержанной подписью, составленной местным банкиром - бескорыстным почитателем Марка Твена.
"Жизнь Марка Твена учит, что бедность есть скорее жизненный стимул, чем задерживающее начало".
Однако вид нищих, забытых старушек красноречиво опровергал эту стройную философскую концепцию.
And about the low level of cultural awareness of the Americans:
Вообще "Историческое общество штата Миссури" действует чисто по-американски. Все точно и определенно. Пишется не "Вот дом, в котором жила девочка, послужившая прообразом Бекки Тачер из "Тома Сойера". Нет, это было бы, может быть, и правдиво, но слишком расплывчато для американского туриста. Ему надо сказать точно - та эта девочка или не та. Ему и отвечают "Да, да, не беспокойтесь, та самая. Вы не тратили напрасно газолин и время на поездку. Это она и есть."
20. СОЛДАТ МОРСКОЙ ПЕХОТЫ A hitch-hiking marine is called 'a sympatehtic boy'. After telling some of his adventures, he gives his opinion - when asked about it - on war:
- Насчет войны? Вы же сами знаете. Вот мы недавно воевали в Никарагуа. Разве я не знаю, что мы воевали не в интересах государства, а в интересах "Юнайтед Фрут", банановой компании? Во флоте эта война так и называется - банановая война. Но если мне говорят, что надо идти на войну, я пойду. Я солдат и должен подчиняться дисциплине.
Again, the anti-capitalistic, anti-imperialisitc opinion is given by an American, which adds to the effect. The chapter ends with Mr. Adams explaining some elementary economics:
На одном из аптечных прилавков мы увидели немецкие готовальни.
- Мистер Адамс, неужели в Америке нет своих готовален?
- Конечно, нет! - с жаром ответил Адамс. - Мы не можем делать готовален. Да, да, сэры, не смейтесь. Не то что мы не хотим, мы не можем. Да, да, мистеры, Америка со всей своей грандиозной техникой не может поставить производство готовален. Та самая Америка, которая делает миллионы автомобилей в год!
А вы знаете, в чем дело? Если бы готовальни нужны были всему населению, мы организовали бы массовое производство, выпускали бы десятки миллионов превосходных готовален за грошовую цену. Но население Соединенных Штатов, сэры, не нуждается в десятках миллионов готовален. Ему нужны только десятки тысяч. Значит, массового производства поставить нельзя, и готовальни придется делать вручную. А все, что в Америке делается не машиной, а рукой человека, стоит невероятно дорого. И наши готовальни стоили бы в десять раз дороже немецких. Мистер Илф и мистер Петров, запишите в свои книжечки, что великая Америка иногда бывает бессильна перед старой, жалкой Европой. Это очень, очень важно знать!
21. РОБЕРТС И ЕГО ЖЕНА. Hitch-hiker Mr. Roberts tells the travellers about his life. There is a comment on agrarical economics:
С фермерами тоже налажены особые отношения.
Фермерам хозяин такой фабрики дает в долг семена и заранее, на корню, закупает урожай овощей. Даже не на корню, а еще раньше. Урожай закупается, когда еще ничего не посажено. Фермерам это невыгодно, но хозяин выбирает для заключения сделок весну, когда фермерам приходится особенно туго. В общем, хозяин этой фабрички умеет делать деньги.
Насчет умения делать деньги Робертс выразился не с возмущением, а с одобрением.
Но его хозяину все-таки живется нелегко. Его мучают местные банки. Будущее неизвестно. Наверно, банки его съедят. Этим всегда кончается в Америке.
When describing Mr. Roberts's misfortunes, his losing all his money to the doctors who are treating his wife, the reader is left to judge by himself. But the Soviet reader cannot help but be reminded of free medical care in the Soviet-Union and this, indeed, may well have been a point where the Soviet-Union was really superior to the United States of America.
Further on in the chapter Ilf and Petrov describe a near car accident, caused by one of them. The car ends up in a ditch and the first passing truck stops to help them. One may argue that this is not an ideological matter and it isn't, but somehow I still think it important for this theme, because this is an issue where America scores a point in the match with the Soviet-Union.
Не успели мы обменяться даже одним словом насчет того, что с нами случилось, как первая же проезжавшая мимо нас машина (это был грузовик) остановилась, и из нее вышел человек с прекрасной новой веревкой в руках.
Не говоря ни слова, он привязал один конец веревки к грузовику, другой к нашей машине и в одну минуту вытащил ее на дорогу. Все автомобилисты, проезжавшие в это время мимо нас, останавливались и спрашивали, не нужна ли помощь. Вообще спасители набросились на нас, как коршуны. Ежесекундно скрипели тормоза, и новый проезжий предлагал свои услуги.
Это было прекрасное зрелище. Автомобили сползались к нам без сговора, как это делают муравьи, когда видят собрата в беде. Честное слово, даже хорошо, что с нами произошел маленький эксидент, иначе мы не узнали бы этой удивительной американской черты. Только выяснив, что помощь уже не нужна, автомобилисты ехали дальше.
We will see more examples of this phenomenon of American helpfulness. In the later work of Ilf and Petrov, an important theme is indifference, the lack of simple human, social-minded behaviour. Most clearly they expressed this in the 1932 Pravda story Равнодушие. It is based on what happened to one of their acquaintances and describes how a young man unsuccesfully tries to find a car that will drive his young wife, who is about to give birth, to the hospital. Exactly the opposite of what happens here on the American roadside, where everyone wants to help, even when it is not necessary.
The authors describe another example of American helpfulness and then give a general judgement on the American national character:
В характере американского народа есть много чудесных и привлекательных черт.
Это превосходные работники, золотые руки. Наши инженеры говорят, что, работая с американцами, они получают истинное удовольствие. Американцы точны, но далеки от педантичности. Они аккуратны. Они умеют держать свое слово и доверяют слову других. Они всегда готовы прийти на помощь. Это хорошие товарищи, легкие люди.
Но вот прекрасная черта - любопытство - у американцев почти отсутствует. Это в особенности касается молодежи. Мы сделали шестнадцать тысяч километров на автомобиле по американским дорогам и видели множество людей. Почти каждый день мы брали в автомобиль хич-хайкеров. Все они были очень словоохотливы, и никто из них не был любопытен и не спросил, кто мы такие.
22. САНТА-ФЕ Another evaluation of American food:
В действиях этого рода у нас наблюдалась большая систематичность, чем в поисках отеля. За полтора месяца жизни в Штатах нам так надоела американская кухня, что мы согласны были принимать внутрь любые еды - итальянские, китайские, еврейские, лишь бы не "брекфест намбр ту" или "динер намбр уан", лишь бы не эту нумерованную, стандартизованную и централизованную пищу. Вообще если можно говорить о дурном вкусе в еде, то американская кухня, безусловно, является выражением дурного, вздорного и эксцентрического вкуса, вызвавшего на свет такие ублюдки, как сладкие соленые огурцы, бэкон, зажаренный до крепости фанеры, или ослепляющий белизной и совершенно безвкусный (нет, имеющий вкус ваты!) хлеб.
23. ВСТРЕЧА С ИНДЕЙЦАМИ Ilf and Petrov apparently condemn the way America treated their native peoples. This does not mean that they saw them as 'noble savages' whose way of life is superior to that of 'civilized people'. There is, for instance, a story by Petrov, Старый фельдшер, which describes attempts to bring rational healthcare to indigenous Siberian people. But Ilf and Petrov do depict the Indians as victims of American expansion, and they write with a mixture of admiration and pity.
This chapter contains a small digression by Mr. Adams on honesty and thieves:
- У нас в маленьких городках, - говорил он, - люди уходят из дому, не запирая дверей. Сэры, вам может показаться, что вы попали в страну поголовно честных людей. А на самом деле мы такие же воры, как все, - как французы, или греки, или итальянцы. Все дело в том, что мы начинаем воровать с более высокого уровня. Мы гораздо богаче, чем Европа, и у нас редко кто украдет пиджак, башмаки или хлеб. Я не говорю о голодных людях, сэры. Голодный может взять. Это бывает. Я говорю о ворах. Им нет расчета возиться с ношеными пиджаками. Сложно. То же самое и с автомобилем. Но бумажку в сто долларов не кладите где попало. Я должен вас огорчить, сэры. Ее немедленно украдут. Запишите это в свои книжечки! Начиная от ста долларов, нет, даже от пятидесяти долларов, американцы так же любят воровать, как все остальное человечество. Зато они доходят до таких сумм, которые небогатой Европе даже не снились.
Interestingly, he compares America with 'Europe' here, not with the Soviet-Union. Does he take it for granted that Soviet citizens do not steal at all?
Later a casual compliment to American schools (it specifically concerns a school for Indians here):
Школа была велика и отлично поставлена, как вообще школы в Штатах. Мы увидели отличные большие классы, паркетные полы, сияющие фаянсовые раковины, никелированные краны.
The director of the school tells his story, with some 'noble savages' tendency:
- Очень талантливые дети, талантливый народ, в особенности склонный, конечно, к искусству, - сказал директор. [...] Это индейцы, настоящие индейцы, без электричества, автомобилей и других глупостей. Они живут среди белых, полные молчаливого презрения к ним. Они до сих пор не признают их хозяевами страны. И это не удивительно, если вспомнить, что в истории индейского народа не было случая, когда одно племя поработило бы другое. Поработить индейское племя нельзя, его можно вырезать до последнего человека (такие случаи бывали), и тогда только можно считать, что племя покорено.
24. ДЕНЬ НЕСЧАСТИЙ. This chapter is entirely narrative, although it does contain a satirically lyrical passage on Gallup, a town which is so unremarkable that is remarkable for that reason. A kind of 'everytown'. But this passage can hardly be called ideological.
25. ПУСТЫНЯ Admiration for the American nature is mixed with a different kind of admiration for American organization and technique, in a remarkably lyrical description:
Край, в который мы заехали, был совершенно глух и дик, но мы не чувствовали себя оторванными от мира. Дорога и автомобиль приблизили пустыню, сдернули с нее покрывало тайны, не сделав ее менее привлекательной. Напротив того - красота, созданная природой, дополнена красотой, созданной искусными руками человека. Любуясь чистыми красками пустыни, со сложной могучей архитектурой, мы никогда не переставали любоваться широким ровным шоссе, серебристыми мостиками, аккуратно уложенными водоотводными трубами, насыпями и выемками. Даже газолиновые станции, которые надоели на Востоке и Среднем Западе, здесь, в пустыне, выглядели гордыми памятниками человеческого могущества. И автомобиль в пустыне казался вдвое красивей, чем в городе, - его обтекаемая полированная поверхность отражала солнце, а тень его, глубокая и резкая, властно лежала на девственных песках.
And it does not stop here, this magnificent piece of lyrics is just too long to quote.
A hitch-hiker motivates the authors to praise American helpfulness again:
Мы уже говорили о том, что американцы очень общительны, доброжелательны и всегда готовы услужить. Когда вам оказывают помощь, ну, скажем, вытаскивают из канавы ваш автомобиль, то делается это просто, скромно, быстро, без расчета на благодарность, даже словесную. Помог, отпустил шутку и отправился дальше.
The hitch-hiker is unemployed and has rather primitive ideas (according to Ilf and Petrov) about a more just distribution of wealth. This leads to a summary of what constitues the 'average American':
Здесь не говорится ни о передовых американских рабочих, ни о радикальной интеллигенции. Речь идет о так называемом среднем американце - главном покупателе и главном избирателе. Это простой, чрезвычайно демократический человек. Он умеет работать и работает много. Он любит свою жену и своих детей; слушает радио, часто ходит в кино и очень мало читает. Кроме того, он очень уважает деньги. Он не питает к ним страсти скупца, он их уважает, как уважают в семье дядю - известного профессора. И он хочет, чтобы в мире все было так же просто и понятно, как у него в доме.
26. ГРЭНД-КЭНЬОН. In the Grand-Canyon the authors visit a concert. This time the authors' judgement of a piece of American culture is positive:
Все хохотали, и мы тоже. Это было очень старомодно, наивно и смешно. Ковбой по-прежнему сатирически улыбался. По-прежнему у него в глазах сверкало приглашение зайти куда-нибудь за угол, чтобы хлопнуть несколько больших стопок виски. Но насчет того, что петь он не умеет, ковбой соврал. Пел он хорошо и долго смешил всех.
27. ЧЕЛОВЕК В КРАСНОЙ РУБАШКЕ Before Ilf and Petrov start denouncing the treatment of the Indians by the white Americans, we first see a rather nasty qualification of the greatness of 'American servive', presented by Mr. Adams while driving on a scenic road:
- Нет, серьезно, сэры, - говорил мистер Адамс, поминутно высовываясь из машины, - вы не хотите понять, что такое американский сервис. Это - высшая степень умения обслужить. Вам не надо карабкаться по скалам в поисках удобной точки для наблюдения. Вы все можете увидеть, сидя в машине. А поэтому покупайте автомобили, покупайте газолин, покупайте масло!
The pro-Indian, anti-American text of this chapter is too long to quote. I will restrict myself for now to a small summary paragraph:
Как отчетливо мы представили себе в ту минуту лицемерие всех этих индейских департаментов, школ, музеев, резерваций, всей этой суетливой благотворительности старого грешника, неумело замаливающего грехи прошлого.
Again there is praise for American standard of life, qualified however by criticism of social injustice:
И вот здесь, в пустыне, где на двести миль в окружности нет ни одного оседлого жилья, мы нашли: превосходные постели, электрическое освещение, паровое отопление, горячую и холодную воду, - нашли такую же обстановку, какую можно найти в любом домике Нью-Йорка, Чикаго или Галлопа. [...]
Это зрелище американского standard of life (уровня жизни) было не менее величественным, чем окрашенная пустыня. Если вы спросите, что можно назвать главной особенностью Соединенных Штатов Америки, мы можем ответить: вот этот домик в пустыне. В этом домике заключена вся американская жизнь: полный комфорт в пустыне рядом с нищими шалашами индейцев. Совсем как в Чикаго, где рядом с Мичиган-авеню помещается свалка. Куда бы вы ни ушли, путешественник, на Север, на Юг или на Запад, в Нью-Йорк, в Нью-Орлеан или Нью-Джерси, - вы всюду увидите комфорт и бедность, нищету и богатство, которые, как две неразлучные сестры, стоят, взявшись за руки, у всех дорог и у всех мостов великой страны.
The old cowboy that runs the gasoline station tells a story about an Indian who had some money and started a trade. However, he refused to sell with profit, regarding this as dishonest. The authors do not provide a comment, but this naive story immediately follows after the old cowboy has declared that the Navaho are the most honest people he knows. And after this they refer to John Pierpont Morgan's role in involving the United States in World War I. So the very strong suggestion here is that the authors regard every kind of trade as dishonest.
Ilf and Petrov call the man in the red shirt (the hero of this chapter) one of the most interesting people they met in America. As a missionary he should have converted the Indians but he grew to love them and refused to turn them into Christians. Instead he kind of became an Indian himself. He too calls the Indians honest, pure and noble. When saying goodbye he calls himself a Bolshevik, pointing to his red shirt.
28. ЮНЫЙ БАПТИСТ. Another hitch-hiker.
Когда его спросили, что он знает о Москве, он ответил:
- Там делали пятилетний план.
- А что это такое - пятилетний план?
- Это когда все работают и им за это дают кушать три раза в день.
- Ну, хорошо, сэр, - сказал мистер Адамс, - допустим, что это так. А что вы еще слышали?
- Я слышал, что пятилетний план был удачный и теперь там делают второй пятилетний план.
- Ну, а что представляет собою второй пятилетний план?
- Я не знаю, - ответил молодой человек. - Я слышал, что там все имеют работу и помогают друг другу. Но все равно, скоро будет война и сейчас же после войны второе пришествие Христа на землю. И русских ждет гибель, так как они безбожники. Без веры в бога никто не спасется от адских мук. Так говорит библия.[...]
[Мистер Адамс:] Вы только что сказали, что русские помогают друг другу и что у них все работают. Значит, они хорошие люди?
- Да, - ответил баптист подумав.
- Прекрасно, сэр! Они не эксплуатируют один другого и любят друг друга. С вашей точки зрения, они организовали царство божие на земле. Но они не верят в бога. Как быть? Ну, ну, сэр! Ответьте мне на этот вопрос!
- Раз они не верят в бога, они не войдут в рай, - сказал баптист твердым голосом, - они погибнут.
- Но ведь они хорошие люди. Вы сами сказали.
- Все равно. Да, они делают хорошее дело. Это нам и пастор говорил, потому что, понимаете, пастор - справедливый человек. Но в библии сказано, что хороших дел мало. Нужна вера. Так что им суждено погибнуть.
- Нет, серьезно, сэр, - настаивал мистер Адамс, - вы умный молодой человек и окончили гай-скул. Неужели Христос, вторично придя на землю, покарает сто семьдесят миллионов прекрасных русских парней, которые добились того, что у них нет голодных и безработных, что все сыты и счастливы? Да, да, да, сэр! Вы только подумайте! Сто семьдесят миллионов человек, людей труда, хороших, честных. Неужели бог окажется таким жестоким и не пустит их в рай?
Unfortunately this is not quite the end of this dialogue, which I find rather embarassing.
29. НА ГРЕБНЕ ПЛОТИНЫ. The authors speak with Mr. Thomson, head engineer of the Boulder Dam (now called Hoover Dam) near Las Vegas. Thomson used to work in the Soviet-Union and still had warm feelings for the authors' homeland, including its economical system (in particular the Five Year Plans):
Я знаю, вы продолжаете очень много строить. Сейчас уже дело прошлое, и обо всем можно говорить откровенно. Большинство наших инженеров не верили, что из первой пятилетки что-нибудь выйдет, им казалось невероятным, что ваши необученные рабочие и молодые инженеры смогут когда-либо овладеть сложными производственными процессами, в особенности электротехникой. Ну, что ж! Вам это удалось! Теперь это факт, которого никто не будет отрицать.
About the lack of respect for engineers and scientists in America:
- Вероятно, - сказал Томсон, улыбаясь, - если какого-нибудь строителя спросить, кто здесь монтирует турбины, он не сможет назвать мое имя. Он скажет просто, что монтаж ведет "Дженерал Электрик Компани". Инженеры у нас, в Америке, не пользуются известностью. У нас известны только фирмы.[...]
Эпоха Эдисона кончилась. Пора отдельных великих изобретений прошла. Сейчас есть общий технический прогресс. Кто строит Боулдер-дам? Шесть известных фирм. И это все.
- Но вот в СССР есть инженеры и рабочие, которые пользуются большой популярностью. Газеты о них пишут, журналы печатают их портреты.
- Вы просто увлечены строительством. Оно играет у вас сейчас слишком большую роль. А потом вы позабудете о нем и перестанете прославлять инженеров и рабочих.
Мы долго еще говорили о славе, вернее - о праве на славу. Нам кажется, мы не убедили друг друга ни в чем. Позиция Томсона была нам ясна: капитализм отказал ему в славе, - вернее, присвоил его славу, и этот гордый человек не желает о ней даже слышать. Он отдает своим хозяевам знания и получает за это жалованье. Ему кажется, что они квиты.
Ilf and Petrov apparently do not believe that Mr. Thomson might be expression his real opinion here. The theme of fame in America continues (a bit long, but highly ideological and therefore to important to shorten):
Кто пользуется в Америке действительно большой, всенародной славой? Люди, которые делают деньги, или люди, при помощи которых делает деньги кто-то другой. Исключений из этого правила нет. Деньги! Всенародную славу имеет чемпион бокса или чемпион футбола, потому что матч с их участием собирает миллион долларов. Славу имеет кинозвезда, потому что ее слава нужна предпринимателю. Он может лишить ее этой всенародной славы в ту минуту, когда этого ему захочется. Славу имеют бандиты, потому что это выгодно газетам и потому что с именами бандитов связаны цифры с большим количеством нулей.
А кому может понадобиться делать славу Томсону или Джексону, Вильсону или Адамсу, если эти люди всего только строят какие-то машины, электростанции, мосты и оросительные системы! Их хозяевам даже невыгодно делать им славу. Знаменитому человеку придется платить больше жалованья. - Нет, серьезно, сэры, - сказал нам мистер Адамс, - неужели вы думаете, что Форд знаменит в Америке потому, что он создал дешевый автомобиль? О, но! Было бы глупо так думать! Просто по всей стране бегают автомобили с его фамилией на радиаторе. В вашей стране знаменит совсем другой Форд. У вас знаменит Форд-механик, у нас - Форд-удачливый купец.
Нет, пожалуй, милейший мистер Томсон прав, отмахиваясь от американской славы. Слава в Америке - это товар. И как всякий товар в Америке, она приносит прибыль не тому, кто ее произвел, а тому, кто ею торгует.
30. РЕКОРД МИССИС АДАМС. When describing the Bakerfield oil derricks, Ilf and Petrov give another comment on social injustice:
И опять, рядом с вышками, мы увидели жалкие лачуги. Таков закон американской жизни: чем богаче место, чем больше миллионов высасывают или выкапывают там из земли, тем беднее и непригляднее хибарки людей, выкапывающих или высасывающих эти миллионы.
On the American national character and the primitive views and behaviour of the average well-to-do American:
Америка - страна, которая любит примитивную ясность во всех своих делах и идеях.
Быть богатым лучше, чем быть бедным. И человек, вместо того чтобы терять время на обдумывание причин, которые породили бедность, и уничтожить эти причины, старается всеми возможными способами добыть миллион.[...]
Если вы видите смеющегося американца, это не значит, что ему смешно. Он смеется только по той причине, что американец должен смеяться. А скулят и тоскуют пусть мексиканцы, славяне, евреи и негры.
31. САН-ФРАНЦИСКО Admiration for American technique, this time from a somewhat different perspective:
"Импайр Стейт Билдинг", Ниагара, фордовский завод, Грэнд-кэньон, Боулдер-дам, секвойи и теперь висячие сан-францискские мосты, - все это были явления одного порядка. Американская природа и американская техника не только дополняли друг друга, чтобы, объединившись, поразить воображение человека, подавить его, - они давали очень выразительные и точные представления о размерах, размахе и богатстве страны, где все во что бы то ни стало должно быть самое высокое, самое широкое и самое дорогое в мире. Если уж блестящие дороги, то полтора миллиона километров! Если уж автомобили, то двадцать пять миллионов штук! Если уж дом, то сто два этажа! Если уж висячий мост, то с главным пролетом в полтора километра длиною.
And the well-known theme of difference between rich and poor is given here in a softened version. Ilf and Petrov rather like San Francisco:
Здесь, как и везде в Соединенных Штатах Америки, непомерное богатство и непомерная нищета стоят рядышком, плечо к плечу, так что безукоризненный смокинг богача касается грязной блузы безработного грузчика. Но богатство здесь хотя бы не так удручающе однообразно и скучно, а нищета хотя бы живописна.
During their stay in San Francisco, the penitentiary island Alcatraz has a world famous inhabitant:
Посреди бухты, на острове Алькатрас, похожем издали на старинный броненосец, можно рассмотреть здание федеральной тюрьмы для особо важных преступников. В ней сидит Аль-Капонэ, знаменитый главарь бандитской организации, терроризовавшей страну. Обыкновенных бандитов в Америке сажают на электрический стул. Аль-Капонэ приговорен к одиннадцати годам тюрьмы не за контрабанду и грабежи, а за неуплату подоходного налога с капиталов, добытых грабежами и контрабандой. В тюрьме Аль-Капонэ пописывает антисоветские статейки, которые газеты Херста с удовольствием печатают. Знаменитый бандит и убийца (вроде извозчика Комарова, только гораздо опасней) озабочен положением страны и, сидя в тюрьме, сочиняет планы спасения своей родины от распространения коммунистических идей. И американцы, большие любители юмора, не видят в этой ситуации ничего смешного.
This might give the reader the idea that the Americans actually object more to Capone's tax evasion than to his violence and killings, which is nonsense, of course. Tax evasion was just the crime which they could attribute to Capone as an individual.
The rest of the chapter consists largely of an admiring description of San Francisco's hanging bridges.
32. АМЕРИКАНСКИЙ ФУТБОЛ. Roaming through San Francisco and watching American football, which they describe in a mildly positive, highly enjoyable manner. No ideology.
33. "РУССКАЯ ГОРКА". I already said a few words about this chapter in the introduction to this section. I gave one lengthy quote there, but there a few others that we need to look at:
Когда-то, давным-давно, молокане жили на Волге. Их притесняло царское правительство, подсылало к ним попов и миссионеров. Молокане не поддавались.
The Molokans apparently were really posititive towards the Russian revolution:
На стене висели портреты Сталина, Калинина и Ворошилова.
What is stopping them to return to the labourers' paradise? one is inclined to ask. And indeed:
Расспрашивали нас, нельзя ли устроить возвращение молокан на родину.
I really wonder what the answer of Ilf and Petrov was. Maybe: "We are not so sure whether this would be wise. We do not think Stalin will treat you better than the tsars did, in any case with regard to your religion."
34. КАПИТАН ИКС. The travellers drive along the coast from San Francisco to Los Angeles and Mr. Adams explains:
Смотрите, смотрите! В этих домиках, которые мы сейчас проезжаем, живут маленькие рантье. Но не только рантье живут в Калифорнии. Иногда попадаются представители особой человеческой породы - американские либералы. Сэры! Наши радикальные интеллигенты - честные, хорошие люди. Да, да, сэры, было бы глупо думать, что Америка - это только стандарт, только погоня за долларами, только игра в бридж или поккер. Но, но, сэры! Вспомните того молодого мистера, у которого мы провели вечер недавно.
Then the authors tell us about their visit to this liberal 'mister'. They write that this man renounced his bourgeois background to fight for the just cause, against capitalism:
Убедившись в несправедливости капиталистического строя, молодой человек не ограничился чтением приятных, возвышающих душу книг, сделал все выводы, пошел до конца, бросил богатого папу и вступил в коммунистическую партию. Сейчас это партийный работник.
The man tells the authors about his organizing a strike of stevedores and the violent police actions against the strikers. And:
Он заговорил о тридцати долларах, которые нужны, чтобы начать борьбу против средневековой эксплуатации мексиканцев и филиппинцев на луковичных плантациях. Но их не было, этих тридцати долларов. Их еще только надо было доставать.
Некоторые партийные работники живут на два доллара в неделю. Смешная цифра для страны миллионеров. Но что ж, со своими жалкими крохами они мужественно встали на борьбу с Морганами... И делают успехи. Морганы со своими миллиардами, со своей могучей прессой боятся их и ненавидят.
This is the chapter about left-wing America. The authors also tell us about their visit to Mr. Albert Rhys Williams, who was writing a book about the Soviet-Union and who - even though he was appalled by the violence and cruelty, something which Ilf and Petrov obviously could not mention, if they were aware of it - always remained sympathetic towards the Revolution. And they visited Lincoln Steffens, a better known left-wing writer. This man was already mortally ill when the authors visited him. He said he wanted to visit Moscow before his death.
- Я не могу больше оставаться здесь, - тихо сказал он, поворачивая голову к окну, будто легкая и вольная природа Калифорнии душила его, - я не могу больше слышать этого идиотского оптимистического смеха.
Это сказал человек, который всю свою жизнь верил в американскую демократию, поддерживал ее своим талантом писателя, журналиста и оратора. Всю жизнь он считал, что общественное устройство Соединенных Штатов идеально и может обеспечить людям свободу и счастье. И какие бы удары ни получал он на этом пути, он всегда оставался верным ему. Он говорил: "Все дело в том, что в нашей администрации мало честных людей. Наш строй хорош, нам нужны только честные люди". [...]
- Мне пришлось открыть сыну, как тяжело всю жизнь считать себя честным человеком, когда на самом деле был взяточником. Да, не зная этого, я был подкуплен буржуазным обществом. Я не понимал, что слава и уважение, которыми я был награжден, являлись только взяткой за то, что я поддерживал несправедливое устройство жизни.
Год тому назад Линкольн Стеффенс вступил в коммунистическую партию. Мы долго обсуждали, как перевезти Стеффенса в Советский Союз. Ехать поездом ему нельзя, не позволит больное сердце. Может быть, пароходом? Из Калифорнии через Панамский канал - в Нью-Йорк, а оттуда через Средиземное море - на черноморское побережье.
However, he died a month later.
35. ЧЕТЫРЕ СТАНДАРТА. This chapter is about Hollywood. Ilf and Petrov's attitude to American film is very negative. The films they had seen in Moscow were the 10 out of 800 which were worth watching. There are a few standard types of American movies. This is the last one they describe:
Кроме того, попадаются картины из жизни рабочего класса. Это уже совсем подлая фашистская стряпня. В маленьком городочке, на Юге, где идиллически шумят деревья и мирно светят фонари, мы видели картину под названием "Риф-Раф". Здесь изображен рабочий, который пошел против своего хозяина и хозяйского профсоюза. Дерзкий рабочий стал бродягой. Он пал весьма низко. Потом он вернулся к хозяину, легкомысленный и блудный сын. Он раскаялся и был принят с распростертыми объятиями.
Immediately after this they sum up their conclusion:
Культурный американец не признает за отечественной кинематографией права называться искусством. Больше того: он скажет вам, что американская кинематография - это моральная эпидемия, не менее вредная и опасная, чем скарлатина или чума. Все превосходные достижения американской культуры - школы, университеты, литература, театр - все это пришиблено, оглушено кинематографией. Можно быть милым и умным мальчиком, прекрасно учиться в школе, отлично пройти курс университетских наук - и после нескольких лет исправного посещения кинематографа превратиться в идиота.
36. БОГ ХАЛТУРЫ. Ilf and Petrov continue The Hollywood theme:
По лицу Валтасара [a movie character], который сейчас снимался в цилиндре и фраке (картина типа "Малютка с Бродвея"), сразу было видно, что работа не вызывает у него никакого воодушевления. Надоело и противно.
Это чрезвычайно типично для каждого, хотя бы немного мыслящего голливудца. Они презирают свою работу, великолепно понимая, что играют всякую чушь и дрянь. Один кинематографист, показывая нам студию, в которой он служит, буквально издевался над всеми съемками. Умные люди в Голливуде, а их там совсем немало, просто воют от того попирания искусства, которое происходит здесь ежедневно и ежечасно. Но им некуда деваться, некуда уйти. Проклинают свою работу сценаристы, режиссеры, актеры, даже техники. Лишь. хозяева Голливуда остаются в хорошем расположении духа. Им важно не искусство, им важна касса.
37. ГОЛЛИВУДСКИЕ КРЕПОСТНЫЕ. The authors can't get enough of Hollywood bashing:
Кинематографист заказал рюмку "шерри".
- Надо вспомнить, кто был отрицательной фигурой в старой американской кинематографической драме. Это почти всегда был банкир. В тогдашних кинопьесах он был подлецом. Теперь просмотрите тысячи фильмов, сделанных в Голливуде за последние годы, - и вы увидите, что банкир как отрицательный персонаж исчез. Он даже превратился в тип положительный. Теперь это - добрый, симпатичный деляга, помогающий бедным или влюбленным. Произошло это потому, что сейчас хозяевами Голливуда стали банкиры, крупные капиталисты. Они-то, понимаете сами, уж не допустят, чтоб их изображали в фильмах мерзавцами. Скажу вам больше. Американская кинематография - это, может быть, единственная промышленность, куда капиталисты пошли не только ради заработка. Это неспроста, что мы делаем идиотские фильмы. Нам приказывают их делать. Их делают нарочно. Голливуд планомерно забивает головы американцам, одурманивает их своими фильмами. Ни один серьезный жизненный вопрос не будет затронут голливудским фильмом. Я вам ручаюсь за это. Наши хозяева этого не допустят. Эта многолетняя работа уже дала страшные плоды. Американского зрителя совершенно отучили думать. Сейчас рядовой посетитель кино стоит на необыкновенно низком уровне. Посмотреть что-нибудь более содержательное, чем танцевально-чечеточный фильм или псевдоисторическую пьесу, ему очень трудно. Он не станет смотреть умную картину, а подхватит свою девочку и перейдет в соседнее кино. Поэтому европейские фильмы, где все-таки больше содержания, чем в американских, имеют у нас весьма жалкий сбыт. Я вам рассказываю ужасы, но таково действительное положение вещей. Нужно много лет работы, чтобы снова вернуть американскому зрителю вкус. Но кто будет делать эту работу? Хозяева Голливуда?
The American friend to whom I lent the book probably exclaimed, when reading about the disappearance of bankers as negative film characters: "And would the Russian authorities allow a banker to be a positive character in a Soviet film?" The filmmaker further explains:
Может быть, вы думаете, что нами управляют какие-нибудь просвещенные капиталисты? К сожалению, это самые обыкновенные туповатые делатели долларов.
And he proceeds to illustrate the appallingly low cultural level of Samuel Goldwyn of Metro-Goldwyn-Mayer.
38. МОЛИТЕСЬ, ВЗВЕШИВАЙТЕСЬ И ПЛАТИТЕ! This is the main chapter on religion, though the subject is touched upon elsewhere as well. Interestingly Ilf and Petrov compare America with Europe here, not with the Soviet-Union. They could have brought in the communist ideals of solidarity here, like in the conversation with the young baptist, but they chose to compare American religion with European religion, not condemning religion as such but only the American brands:
Старые, если так можно сказать европейские религии страдают некоторой отвлеченностью. Пусть себе ютятся в Европе, на этом старом, дряхлом материке. В Америке, рядом с небоскребами, электрическими стиральными машинами и другими достижениями века, они как-то бледнеют. Нужно что-нибудь более современное, эффектное и, наконец надо говорить честно и откровенно, что-нибудь более деловое, чем вечное блаженство на небесах за праведную жизнь на земле.
Along the same lines Mr. Adams later explains:
- Нет, сэры, - горячился мистер Адамс, - вы слышали? Если один деловой человек может совершенно серьезно сказать другому деловому человеку под стук арифмометров и телефонные звонки, что бог прислал его сюда получить службу и эта рекомендация бога действительно принимается во внимание, то вы сами видите - это очень удобный, деловой бог. Настоящий американский бог контор и бизнеса, а не какой-нибудь европейский болтун с уклоном в бесполезную философию. Даже католицизм в Америке приобрел особые черты. Патер Коглин построил собственную радиостанцию и рекламирует своего бога с неменьшей исступленностью, чем рекламируется "Кока-кола". Серьезно, сэры, европейские религии не подходят американцам. Они построены на недостаточно деловой базе. Кроме того, они слишком умны для среднего американца. Ему нужно что-нибудь попроще. Ему надо сказать, в какого бога верить. Сам он не в силах разобраться. К тому же разбираться некогда - он человек занятой. Повторяю, сэры, ему нужна простая религия. Скажите ему точно, какие выгоды эта религия приносит, сколько ему это будет стоить и чем эта религия лучше других. Но уж, пожалуйста, точно. Американец не выносит неопределенности.
Mr. and Mrs. Adams visit a service of Aimee McPherson, who calls on the audience to pay a contribution based on their body weight. Mr. Adams comments:

Aimee McPherson, photo from a website dedicate to her

Вы знаете, мистеры, ведь это гениально придумано! С тонким знанием свойств американского характера. Американцы любят цифры. Убедить их легче всего цифрами. Так просто они не дали бы денег. Но один пенни с каждого фунта веса - в этом есть что-то бесконечно убедительное и деловое. Кроме того, это интересное занятие. Фермер вернется к себе в Айову и целую неделю будет взвешивать своих соседей и родственников. Хохоту будет!..
39. БОЖЬЯ СТРАНА. A description of the kind the Izvestiya reviewer would have liked to see more of:
Перед самым отъездом мы увидели большую очередь людей, выстроившихся перед входом в ресторан. Надетое на постоянную вывеску полотнище извещало, что здесь Армия спасения дает бесплатный рождественский обед для безработных. Двери ресторана были закрыты, до обеденного часа было еще далеко. Очередь демонстрировала все виды и типы американских безработных - от бродяги, с давно не бритыми щеками и подбородком, до смирного служащего, еще не отказавшегося от галстука и не потерявшего надежду когда-нибудь снова войти в общество. Здесь стояли юноши, - они выросли уже в то время, когда работа исчезла, они еще никогда не работали, ничего не умеют делать, им негде научиться работать. Они не нужны никому, полные сил, способные молодые люди. Здесь стояли старики, работавшие всю жизнь, но которые уже никогда больше работать не будут, отцы семейств, честные работяги, обогатившие за свою рабочую жизнь не одного хозяина, - они тоже никому не нужны.
Again an American intellectual delivers the anti-capitalistic message:
Эптон Синклер, с которым мы встретились несколько дней назад в Пассадене, маленьком и красивом калифорнийском городке, сказал нам:
- Капитализм как строй, приносящий людям выгоду, заработок как строй, который дает возможность существовать, давно кончился. Но, к сожалению, люди этого еще не поняли. Они думают, что это - временная заминка, какие бывали и раньше. Они не понимают того, что уже никогда капитализм не даст работы тринадцати миллионам американских безработных. Ведь кризис за время с тридцатого года, когда он начался, заметно ослабел, дела идут гораздо лучше, а безработица не уменьшается. Людей заменили новые машины и рационализация производства. Самая богатая в мире страна, "божья страна", как ее называют американцы, великая страна не в состоянии обеспечить своим людям ни работы, ни хлеба, ни жилища.
Another example of praising American organization skill:
Сейчас же за городом показались рощи апельсиновых деревьев. Их яркие плоды выглядывали из лохматой медвежьей зелени. Десятки тысяч деревьев стояли правильным строем. Почва между деревьями была идеально расчищена, и под каждым из них стояла керосиновая печка. Десять тысяч деревьев - десять тысяч печек. Ночи были довольно прохладны, а апельсины нуждались в подогретом воздухе. Как-никак, стояла зима. Печки производили еще большее впечатление, чем сами апельсиновые плантации. Снова мы увидели безупречную и грандиозную американскую организацию.
40. ПО СТАРОЙ ИСПАНСКОЙ ТРОПЕ. First Ilf and Petrov describe the organization of national security as being below American standards:
Мыс был пустынен. Ни один человек не попался нам навстречу. Даже самый неквалифицированный японский разведчик мог бы без помехи сделать нужное ему количество снимков с военных построек, четко вырисовывавшихся внизу. Надо полагать, что снимки эти, конечно, давно сделаны, и морские базы американцев так же хорошо известны японцам, как свое собственное Нагасаки. Когда мы ехали назад, часовой даже не вышел из будки. Он только подмигнул нам, как старым знакомым, и пропустил не осматривая.
And admiration for American work, voiced by Mr. Adams this time:
Калифорния вовсе не была раем. Это была пустыня. Калифорнию сделали вода, дороги и электричество. Лишите Калифорнию искусственного орошения на одну неделю - и этой беды нельзя будет поправить годами. Она снова превратится в пустыню. Мы называем Калифорнию "Золотым штатом", но правильнее было бы назвать ее штатом замечательного человеческого труда. В этом раю надо беспрерывно трудиться, иначе он превратится в ад. Помните, сэры! Вода, дороги и электричество.
But admiration is followed, again, by criticism of capitalist society, in this case of exploitation of labourers. The criticism is worded perhaps more sharply than anywhere else:
Дрянной городишко Эль-Сентро лежит в "Импириэл-валли" - "Имперской долине". Вся долина - размером тридцать на тридцать миль. Лимоны здесь снимают три раза в году, апельсины - два раза. В декабре и январе здесь выращиваются овощи, которые в это время нигде в Соединенных Штатах не произрастают. Сейчас начиналась уборка салата, затем пойдут дыни. И в этой райской долине, где зреют большие и бледные грейпфруты, в долине, насквозь пропитанной одуряющим запахом лимонов и апельсинов, в этой долине жестоко, как, может быть, нигде в мире, идет эксплуатация мексиканцев и филиппинцев. И еще больше, чем салатом и апельсинами, известна эта долина зверскими расправами с забастовщиками, с несчастными - многодетными, нищими и всегда голодными - мексиканцами-сезонниками. Отсюда до Мексики всего двенадцать миль.
Note how Ilf and Petrov heigthen the effect by first describing Imperial Valley as a paradise.
The caves of Carlsbad are another cause for - positive - wonder:
Оборудование сталактитовых Карлсбадских пещер дает очень хорошее представление об Америке, о стиле американской работы.
На сотни миль вокруг была пустыня, настоящая гадючья пустыня. И вот, когда мы, озабоченные тем, что придется, наверно, ползти куда-то под землю на карачках, подъехали к пещерам, мы увидели удивительную картину: два лифта, два превосходных лифта с красивыми кабинами, которые с приятным городским гуденьем опустили нас на семьсот футов под землю. Наверху были магазин, где продавались индейские сувениры, отличное информационное бюро и туалетные комнаты, которые сделали бы честь первоклассному отелю. Это был электрический, громкоговорящий, ультрасовременный кусочек пустыни.
The chapter ends with another conversation with a hitch-hiker, complaining about American society, but feeling no solidarity for his unfortunate fellow men:
Когда мы проезжали мимо мексиканских лачуг с разбитыми стеклами и развешанными на веревках рваными перинами, наш нищий спутник бросил презрительный взгляд на кучку мексиканцев, собравшихся у крыльца одной из лачуг. Они были одеты в заношенные полушубочки из палаточной парусины с бараньими воротниками.
- Мексиканцы, - сказал наш спутник своим пьяным говорком, - любят жить в грязи. Дай им какой угодно заработок, они все равно будут грязные. Это уж такие люди. Дай им хоть пять долларов в неделю, хоть пять долларов в день - ничто не поможет.
Жить нашему хич-хайкеру было покойно с такими взглядами. Все решалось очень просто. Часть людей надо убить, часть машин надо уничтожить. А если есть бедные люди, то это особый народ, - они любят жить в бедности, все эти мексиканцы, негры, поляки.
This is one of the few examples where we actually 'hear' someone utter politically incorrect statements.
41. ДЕНЬ В МЕКСИКЕ. This remarkable chapter describes Ilf and Petrov's one-day visit to Mexico. One might expect that they would describe the Mexican town with sympathy, the things which do do not like in America being absent. But they describe mainly the squalor and for the bullfight they see they can feel nothing but disgust. The concluding paragraphs are probably the most pro-American of the entire book:
Когда мы миновали пограничный пункт, мистер Адамс сказал: - Нет, сэры, это организованная страна. Наш утренний чиновник ушел, но не забыл передать своему заместителю, что вечером придут из Мексики двое русских. Все-таки это сервис, не правда ли? И знаете, сэры, что я хочу вам сказать еще? Я хочу вам сказать, что это страна, в которой вы всегда можете спокойно пить сырую воду из крана, вы не заболеете брюшным тифом, - вода всегда будет идеальная. Это страна, где вам не надо подозрительно осматривать постельное белье в гостинице, - белье всегда будет чистое. Это страна, где вам не надо думать о том, как проехать в автомобиле из одного города в другой. Дорога всегда будет хорошая. Это страна, где в самом дешевом ресторанчике вас не отравят. Еда, может быть, будет невкусная, но всегда доброкачественная. Это страна с высоким уровнем жизни. И это особенно делается ясно, сэры, когда попадаешь, как сегодня попали мы, в другую американскую страну. Но, но, сэры, я не хочу сказать, что Соединенные Штаты - это совсем замечательная страна, но у нее есть свои достоинства, и об этом всегда надо помнить.
Перед тем как попасть в Эль-Пасо, мы пробыли в Соединенных Штатах довольно долгое время и порядком поездили по стране. Мы так привыкли к хорошим дорогам, хорошему обслуживанию, к чистоте и комфорту, что перестали все это замечать. Но стоило нам только один день пробыть в Мексике, как мы снова по достоинству оценили все материальные достижения Соединенных Штатов.
42. НОВЫЙ ГОД В САН-АНТОНИО. This chapter contains another lengthy song of praise of American service. Like before, Mr. Adams explains the connection with market economy:
- Нет, серьезно, сэры, - сказал нам мистер Адамс, - вы уже довольно путешествовали по Америке и должны понять, что такое американский сервис. Десять лет тому назад я совершал кругосветное путешествие и обратился за билетами в одно туристское бюро. Маршрут был очень сложный. Выходило что-то слишком дорого. В этом бюро со мною просидели целый день и в конце концов при помощи каких-то запутанных железнодорожных комбинаций сэкономили мне сто долларов. Целых сто долларов! Сэры! Сто долларов - это большие деньги. Да, да, да. О, но! Прошу не забывать, что бюро получает известный процент со сделки и что, удешевив мой билет, они уменьшили свой заработок. Вот, вот, вот! В этом-то и заключается принцип американского сервиса. Бюро заработало на мне меньше, чем могло бы заработать, зато в следующий раз я обязательно обращусь к ним же и они опять немного заработают. Вы понимаете, сэры? Меньше, но чаще. Это буквально то же, что и здесь, в телеграфном обществе "Вестерн Юнион". Нет, правда, сэры, вы просто не понимаете, вы не хотите понять, что такое американский сервис.
But Ilf and Petrov do know what American service is and they give some more examples, which shows how important this theme is to them. The reader may conclude that they wish it would be more like this in the Soviet-Union, and indeed this is one of the points where Ilf and Petrov think their country can learn from America. As if fearing that they may sound too positive here, they conclude with a darker side of the same coin:
На этом чувстве уважения к сервису, как и на всех народных чувствах, отлично играют священники и банкиры. Считается, что священники дают народу сервис. Правда, церковная служба так и называется "сервис", но переносный, самый главный смысл этого слова церковь тоже любит применять. В мозги людей вдалбливается мысль, что церковь служит народу.
"Сервис" - любимое выражение разбойника с Уолл-стрита. Он, открыто грабящий людей, и не только отдельных людей, но и целые города и страны, обязательно скажет, что он - человек маленький, такой же простой парень и демократ, как и все хорошие люди, и что служит он не деньгам, а обществу. Он "делает" людям сервис.
Regardless of whether one agrees or not, I think these two small paragraphs are not the retorical highpoint of the book.
Mr. Adams again illustrates the low cultural level of Americans:
Кстати, сэры, вы обратили внимание на то, что американцы пьют мало вина и предпочитают ему виски? О-о! Нет, серьезно, сэры, неужели вы не знаете? Это очень, о-очень интересно и будет полезно вам узнать. Это глубокий вопрос. Советую, мистеры, записать это в свои записные книжечки. Понимаете, бутылка хорошего вина предусматривает хороший разговор. Люди сидят за столиком и разговаривают, и тут одно дополняет другое, - без хорошего разговора вино не доставляет удовольствия. А американцы не любят и не умеют разговаривать. Вы заметили? Они никогда не засиживаются за столом. Им не о чем говорить. Они танцуют или играют в бридж. И предпочитают виски. Выпил три стопки - и сразу опьянел. Так что и разговаривать незачем. Да, да, да, сэры, американцы не пьют вина.
43. МЫ ВЪЕЗЖАЕМ В ЮЖНЫЕ ШТАТЫ. The Southern states show the bad social position of the Negroes:
В течение нескольких часов навстречу нам попадались однообразные и жалкие дощатые халупы негров-батраков. Это было однообразие, вызванное предельной нищетой, какой-то стандарт нищеты. На пустых дворах, окруженных полуразвалившимися плетнями, не видно было не только коров, свиней или кур, но и клочка соломы. Это была самая последняя степень бедности, перед которой живописная нищета индейцев может показаться верхом благосостояния, даже роскоши. Это было на Юге Америки, в одном из самых плодородных мест земного шара.
And a remark on racism, on which we will hear more later:
И невольников нет уже в Соединенных Штатах. По закону, негры там - полноправные и свободные люди. Но пусть только попробует негр войти в кинематограф, трамвай или церковь, где сидят белые!
Вечером, блуждая по улицам Нью-Орлеана, мы увидели кинотеатр "Палас", над которым светилась огненная надпись:
"Прекрасный южный театр. Только для цветных людей"
44. НЕГРЫ Racism, seen from an anti-religious, Soviet angle: (the 'little baptist god' refers to the earlier conversation with the hitch-hiker in Chapter 28)
Чем дальше мы продвигались по Южным штатам, тем чаще сталкивались со всякого рода ограничениями, устроенными для негров. То это были отдельные уборные - "для цветных", то особая скамейка на автобусной остановке или особое отделение в трамвае. Здесь даже церкви были особые, - например, для белых баптистов и для черных баптистов. Когда баптистский божок через несколько лет явится на землю, для того чтобы уничтожить помогающих друг другу советских атеистов, он будет в восторге от своих учреждений на Юге Америки.
This is immediately followed by a passage on social injustice, again voiced by Mr. Adams:
При выезде из Нью-Орлеана мы увидели группу негров, работающих над осушением болот. Работа производилась самым примитивным образом. У негров не было ничего, кроме лопат.
- Сэры! - сказал мистер Адамс. - Это должно быть для вас особенно интересно. Простые лопаты в стране величайшей механизации! Нет, нет, сэры. Было бы глупо думать, что в Соединенных Штатах нет машин для осушения болот. Но труд этих людей почти что пропадает даром. Это - безработные, получающие маленькое пособие. За это пособие им нужно дать какую-нибудь работу, как-нибудь их занять. Вот им и дали лопаты - пусть копают. Производительность труда равна здесь нулю.
Enthousiasm for American technique, however with a critical note on effectiveness this time:
Американская техника нанесла новый удар нашему воображению. Трудно удивить людей после фордовского завода, Боулдер-дам, сан-францискских мостов и нью-орлеанского моста. Но в Америке все оказалось возможным. Борьба с водой - вот чем занялась здесь техника. На целые десятки миль тянулись, сменяя друг друга, мосты и дамбы. Иногда казалось, что наш автомобиль - это моторная лодка, потому что вокруг, насколько хватал глаз, была одна лишь вода, а по ней каким-то чудом шла широкая бетонная автострада. Потом появлялся мост, потом опять дамба, и снова мост. Каких усилий, каких денег потребовалось, чтобы это построить! Самым удивительным было то, что в двадцати милях отсюда шла превосходная параллельная дорога, и в нашей дороге, постройка которой явилась мировым техническим достижением и обошлась в сотни миллионов долларов, не было никакой насущной необходимости. Оказывается, во времена "процветания" эту дорогу построили для привлечения в эти места туристов. Самый берег Мексиканского залива был покрыт набережной на несколько сот миль.
There is a passage, too long to quote, on the 'national character' of Negroes and the way the white Americans relate to this. This kind of panegyric - negroes are natural dancers, that kind of thing - is nowadays considered a form of racism. It is a nice piece of rhetorics, though. I will quote only the first line and the conclusion:
Душа Южных штатов - люди. И не белые люди, а черные.
[...]
У негров почти отнята возможность развиваться и расти. Перед ними в городах открыты карьеры только швейцаров и лифтеров, а на родине, в Южных штатах, они бесправные батраки, приниженные до состояния домашних животных, - здесь они рабы.
И все-таки если у Америки отнять негров, она хотя и станет немного белее, зато уж наверно сделается скучнее в двадцать раз.
This is followed by a conversation with another (white) hitch-hiker, a not unsympathetic but thoroughly racist boy - apparently representative of the views of average white Americans in the Southern states. The chapter continues in the same spirit.
45. АМЕРИКАНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ I already mentioned this chapter in the introduction. The writers start by recounting the story of the kidnapped girl who is forced to work in a brothel. This story is followed by - from a literary point of view - an excellent piece of rhetorics. It is long, but worth quoting in full:
Это произошло в стране, где декларирована свобода слова. Матери девушки была предоставлена свобода не только говорить, но и кричать. Она кричала, но ее никто не услышал.
Это произошло в стране, где декларирована свобода печати. Но ни одна газета ничего не написала об этом деле. Где были эти ловкие, неутомимые, быстроногие репортеры, от проницательного взора которых не ускользает ни одно ограбление, ни одна богатая свадьба, ни один шаг кинозвезды даже четвертого класса?
Это произошло в стране, где декларирована неприкосновенность личности. Но бедная личность сидела в публичном доме, и никакие силы не могли ее вызволить. Кажется, встань из гроба сам Авраам Линкольн - и тот ничего не смог бы сделать. Вряд ли помогли бы ему даже пушки генерала Гранта!
Почему-то каждый раз, когда начинаешь перебирать в памяти элементы, из которых складывается американская жизнь, вспоминаются именно бандиты, а если не бандиты, то ракетиры, а если не ракетиры, то банкиры, что, в общем, одно и то же. Вспоминается весь этот человеческий мусор, загрязнивший вольнолюбивую и работящую страну.
Что может быть радостней свободных выборов в демократической стране, граждане которой по конституции обеспечены всеми правами на "свободу и стремление к счастью"? Принарядившиеся избиратели идут к урнам и нежно опускают в них бюллетени с фамилиями любимых кандидатов. А на деле происходит то, о чем рассказывал нам чикагский доктор: приходит ракетир-политишен и шантажом или угрозами заставляет голосовать хорошего человека за какого-то жулика.
Итак, право на свободу и на стремление к счастью имеется несомненно, но возможность осуществления этого права чрезвычайно сомнительна. В слишком опасном соседстве с денежными подвалами Уоллстрита находится это право.
Ilf and Petrov then soften the negative impression a bit:
Зато внешние формы демократии соблюдаются американцами с необыкновенной щепетильностью. И это, надо сказать правду, производит впечатление.,
followed by a story about Henry Ford who converses on equal footing with his engineers. But of course only up to a point:
Многих старых рабочих своего завода Форд знает и называет по имени: "Хелло, Майк!", или: "Хелло, Джон!" А Майк или Джон тоже обращаются к нему - "Хелло Генри!" Здесь они как бы равны, они вместе делают автомобили. Продавать автомобили будет уже один старый Генри. А старый Майк или старый Джон сработаются и будут выброшены на улицу, как выбрасывается сработавшийся подшипник.
The authors describe a press conference of President Roosevelt. Strangely, there is no ideological comment or subtext here, just a description of the way such a press conference is organized.
Then:
Миллионы людей, старых и молодых, которые составляют великий американский народ, честный, шумливый, талантливый, трудолюбивый и немножко чересчур уважающий деньги, по конституции могут сделать все, - они хозяева страны. Можно даже самого Моргана, самого Джона Пирпонта Моргана-младшего вызвать на допрос в сенатскую комиссию и грозно спросить его:
- Мистер Морган, не втянули ли вы Соединенные Штаты в мировую войну из корыстных интересов своего личного обогащения?
Спросить народ может. Но вот как мистер Морган отвечает - это мы слышали сами.
[...]
Это была удивительная картина. Несколько десятков советчиков что-то шептали Моргану на ухо, подсовывали ему бумажки, подсказывали, помогали. Это не Морган говорил - говорили его миллиарды. А когда в Америке говорят деньги, они всегда говорят авторитетно. Ведь есть в Америке любимая поговорка:
"Он выглядит как миллион долларов".
Действительно миллион долларов выглядит очень хорошо.
[...]
За вызов в сенатскую комиссию вызываемому полагаются суточные, нормальные казенные суточные на прокорм. Джон Пирпонт Морган-младший взял их. Он воспользовался всеми правами, которые дала ему демократическая конституция.
Морган получил все, что ему полагалось по конституции, даже немножко больше. А что получил народ?
На территории Соединенных Штатов Америки живет сто двадцать миллионов человек.
Тринадцать миллионов из них уже много лет не имеют работы. Вместе с семьями это составляет четвертую часть населения всей страны. А экономисты утверждают, что на территории Соединенных Штатов сейчас, уже сегодня, можно было бы прокормить миллиард людей.
On this sombre, anti-capitalistic note the chapter ends.
46. БЕСПОКОЙНАЯ ЖИЗНЬ This chapter is very important for identifying the ideological 'message' of this book. They take stock of what they have seen, they compare the United States with the Soviet-Union.
This chapter contains so much ideology that I will not quote everything relevant. I strongly recommend reading it in full. If you do not have it 'on paper', you may read it on line (opens in a new window). Here I will quote some key phrases.
И в течение всего пути нас не покидала мысль о Советском Союзе.
Надо увидеть капиталистический мир, чтобы по-новому оценить мир социализма. [Американец] - трудящийся человек, получает свои тридцать долларов в неделю и плевать хотел на Вашингтон с его законами, на Чикаго с его бандитами и на Нью-Йорк с его Уолл-стритом. От своей страны он просит только одного - оставить его в покое и не мешать ему слушать радио и ходить в кино.
Нет, он не поймет, что такое патриотизм советского человека, который любит не юридическую родину, дающую только права гражданства, а родину осязаемую, где ему принадлежат земля, заводы, магазины, банки, дредноуты, аэропланы, театры и книги, где он сам политик и хозяин всего.
Страшны преступления американского капитализма, с удивительной ловкостью подсунувшего народу пошлейшее кино, радио и еженедельное журнальное пойло и оставившего для себя Толстого, Ван-Гога и Эйнштейна, но глубоко равнодушного к ним.
На свете, в сущности, есть лишь одно благородное стремление человеческого ума - победить духовную и материальную нищету, сделать людей счастливыми. И те люди в Америке, которые поставили своей целью этого добиться - передовые рабочие, радикальные интеллигенты, - в лучшем случае считаются опасными чудаками, а в худшем случае - врагами общества.
Но американские капиталисты понимают, что кинокартин, радиопередач, рассказов в еженедельниках, плакатов о революции, "которой в Америке не может быть", церкви и арифметических планов может оказаться недостаточно. И уже растут "американские легионы" и "лиги свобод", понемногу воспитываются фашистские кадры, чтобы в нужный момент превратиться в самых настоящих штурмовиков, которым будет приказано задушить революционное движение силой.
Америка богата. И не просто богата. Она богата феноменально. У нее есть все - нефть, хлеб, уголь, золото, хлопок - все, что только может лежать под землей и расти на земле. У нее есть люди - прекрасные работники, способные, аккуратные, исполнительные, честные, трудолюбивые.
В основе жизни Советского Союза лежит коммунистическая идея. У нас есть точная цель, к которой страна идет. Вот почему мы, люди, по сравнению с Америкой, покуда среднего достатка, уже сейчас гораздо спокойнее и счастливее, чем она - страна Моргана и Форда, двадцати пяти миллионов автомобилей, полутора миллионов километров идеальных дорог, страна холодной и горячей воды, ванных комнат и сервиса лозунг о технике, которая решает все, был дан Сталиным после того, как победила идея. Вот почему техника не кажется нам вышедшим из бутылочки злым духом, которого в эту бутылочку никак нельзя загнать обратно. Наоборот мы хотим догнать техническую Америку и перегнать ее.

Америка не знает, что будет с ней завтра. Мы знаем и можем с известной точностью рассказать, что будет с нами через пятьдесят лет.
As for this last sentence: did they really think they knew? Fifty years later perestroika began (somehow I think Ilf and Petrov would have supported Gorbachov but not Yeltsin) and after another ten years communism had ceased to be an important factor in Russian political reality.
After this virulent anti-American prose there is a switch to what the Soviet-Union can learn from America:
Для нас гораздо важнее сейчас изучение их достоинств и наших недостатков, потому что нам необходимо у них учиться. У них должны учиться не только инженеры, но и хозяйственники - наши деловые люди.
Если американец сказал в разговоре, даже мельком: "Я это сделаю", ему ни о чем не надо будет напоминать. Все будет сделано. Уменье держать слово, держать крепко, точно, лопнуть, но сдержать слово, - вот самое важное, чему надо учиться у американских деловых людей.
Мы писали об американской демократии, которая на деле не дает человеку никаких свобод и только маскирует эксплуатацию человека человеком. Но в американской жизни есть явление, которое должно заинтересовать нас неменьше, чем новая модель какой-нибудь машины. Явление это - демократизм в отношениях между людьми. Хотя этот демократизм также прикрывает социальное неравенство и является чисто внешней формой, но для нас, добившихся социального равенства между людьми, такие внешние формы демократизма только помогут оттенить справедливость нашей социальной системы. Внешние формы такого демократизма великолепны. Они очень помогают в работе, наносят удар бюрократизму и подымают достоинство человека.
Oh well, obviously I could not resist quoting all this. And then the conclusion of the chapter:
Что можно сказать об Америке, которая одновременно ужасает, восхищает, вызывает жалость и дает примеры, достойные подражания, о стране богатой, нищей, талантливой и бездарной?
Мы можем сказать честно, положа руку на сердце: эту страну интересно наблюдать, но жить в ней не хочется.
47. ПРОЩАЙ, АМЕРИКА! A short final chapter without ideology. Like the first one it is structural. The real subject matter has been concluded in the penultimate chapter, in the last one they play the final chord of their travel symphony.

Note that the non-ideological - according to the standards I used - chapters are neatly distributed throughout the book: 1, 5, 9, 24, 32 and 47. It is as if Ilf and Petrov took care not to burden the reader too much ideological considerations, as if they carefully provided relief.

3.3. Conclusion

In her edition of Одноэтажная Америка Alexandra Ilf writes: "[...] книга получилась на редкость доброжелательная и, как ни странно, не идеологизированная." I can only agree insofar we see this keeping in mind the place and time it was written in. It could have been much more ideological, and probably according to many it should have been.
It is also interesting to note that in 1924 Ilf wrote a piece called 'Лучшая в мире страна' (published in Дом с кренделями, Tekst 2009, ed. Alexandra Ilf), which is much more unambiguously anti-American than Ilf and Petrov's book. Of course Ilf had not been in America at the time and it is not quite clear on which information he based this piece.

Ilf and Petrov's craftmanship certainly plays a role in taking away the impression of an ideological book. The general tone is light, the freshness of their view makes the book consistenly interesting, even when re-reading it. And the virulently anti-American fragments are so well-written, the rhetorics are so strong, that they make for a gripping read even if one disagrees.
But still Одноэтажная Америка is in my opinion a book with a highly ideological character, as witnessed by the large number of fragments with a more or less explicitly ideological character. And we do not need to make an exact count to state that the vast majority of these fragments is anti-American or pro-Soviet. As I wrote before, in may cases the authors explicitly compare the two countries, which means that anti-American statements can be read as pro-Soviet and vice versa. If we somewhat crudely regard the book as a match Soviet-Union versus America, then the Soviet-Union clearly wins. Ilf and Petrov declare themselves loyal citizens, loyal to their country with its ideology.
In no way I mean this as a reproof, even though I have no sympathy for communist ideology whatsoever. (I do have a little sympathy for anti-capitalism though and Ilf and Petrov's comments on the power of the banks somehow do not seem entirely outdated 75 years after they wrote the book.)

As can be seen in the chapter overview, Ilf and Petrov have a positive opinion on certain aspects of American society.
- Service. In American gasoline stations, post offices, shops etc. attendants tend to do more for the customers than they pay for. Attendants and servants want to make the customer happy. From the fact that this so positively strikes the authors we may infer that 'service' is worse in the Soviet-Union. In fact they explicitly write that their country can learn from America in this respect. In my opinion good service is a direct consequence of market economy, but the authors do not make this explicit link. Twice they allude to it, both times in the person of Mr. Adams.
- High level of organization / High level of technique. These two subjects are closely linked. They are about comfort in daily life, not in a sense of superfluous luxury, but real, useful things. In this sense Ilf and Petrov see the States as a country which must, can and will be overtaken.
- Helpfulness / Trustworthyness. One may justly argue that these points are hardly ideological, but the authors themselves call it 'outer forms of democracy' in chapter 45 and 'democracy in human relations' in chapter 46, so as a social phenomenon they definitely deserve to be mentioned here.

And now an overview of the social and ideological aspects of American society that Ilf and Petrov regard as negative, and where they regard their own country as superior:
- Unfair division of wealth.
- Too much power for banks and large enterprises.
- Low level of culture (both in the cultural sector itself, Hollywood in particular, and in the public). Interesting here is that the authors make an explicit comparison between American and Soviet classical music, but do not explicitly compare American and Soviet film, even though they treat Hollywood remarkably extensively. Do they take it for granted that Soviet film is clearly better than American film, do they leave this conclusion to the reader, or do they think the difference in quality is in fact not so great? After all Ilf and Petrov wrote quite a few critical columns on Soviet film and theatre. Food for thought.
- Meaningless democracy. A very tricky subject. Ilf and Petrov dismiss American democracy as meaningless and powerless, but they do not pose the question about democracy itself, which in their own country was of course non-existent. Stalin and the Politburo were supposed to know what was good for the country.
- Religion as a form of deceit. As convinced atheists Ilf and Petrov have few good words for religion, but the American forms they regard as especially despicable. And the Molokans are not condemned or despised for their religious way of life, apparently because they fled the Tsarist and not the communist regime, and because they were now proletrians with sympathy for the Soviet-Union and its ideology.
- Bad treatment of ethnical groups: Indians, Mexicans, Negroes. For this subject Ilf and Petrov also do not explicitly compare America with the Soviet-Union. Their country did not have former slaves, but it did have their own 'Indians': the native inhabitants of Siberia. I will not try to answer the interesting question whether the Soviet-Union treated them better than America treated the Indians.
At the end of World War II Stalin deported entire peoples, like the Crimea Tatars and the Chechens, to Central Asia. One wonders what Ilf and Petrov would have thought of that. Racism certainly was not absent in the Soviet-Union.

Any questions and comments about the complex subject of Ilf and Petrov in relation to social and ideological matters are more than welcome.

 

Document history of this page:

First online - 18/11/2010

Last minor changes - 8/12/2010

Last major changes (paragraph 1 "General" expanded) - 28/11/2010